Поле Куликово

На переправе через Осётр великого князя разыскал разведчик Васька Тупик...

Отряду Тупика не удалось избежать столкновения с преследователями. Враги настигли беглецов за Пронском, сели на хвост, погнали, на скаку меняя коней, и уже над головами русских запели чёрные стрелы, уже лошади сакмагонов задыхались на встречном ветру, роняя с боков клочья пены. Тут бы Ваське и его товарищам последний раз употчевать врагов белым железом и красным вином, да и отведать того же угощения, тут бы их неприбранные тела растащили звери и птицы, и остались бы тайной для великого князя судьбы его пограничных стражей, но, видно, кто-то сильно молился за синеглазого московского рубаку. Вблизи той речки Вожи, что стала проклятием для Мамая, дорогу погоне перерезал полусотенный отряд конных шишей, как потом выяснилось, шедший на зов князя Дмитрия. Звероватые лесные мужики, ражие парни на лохматых крестьянских лошадях, размахивая ослопами, чеканами, топорами и самодельными мечами, с гиком и свистом кинулись на татар сбоку, из берёзового перелеска. Те, ошеломлённые нежданным нападением, сдержали коней, Тупик повернул отряд и ударил на растянувшихся преследователей. Силы оказались равными, но рубка длилась недолго - ордынцы бежали, потеряв с десяток воинов; Тупик остановил преследование: кони сакмагонов выдохлись, а посылать в погоню одних мужиков - значит погубить их. Перевязав раненых и похоронив убитых, одним отрядом двинулись на север, соблюдая осторожность. Редкие рязанские заставы не задерживали московских разведчиков и шишей. Будто и не замечали их. От рязанцев Тупик выведал, что Дмитрий ушёл из Коломны. Надежда на отдых отпала, двигались на закат бездорожьем - так быстро, как могли нести кони, пока, наконец, услышали оклик певучим московским баском, который сказал Тупику больше, чем пароль...

Два дня отряд обгонял войска на марше, дороги были забиты конницей, пехотой, обозами, стадами быков и овец. Радость, что ушли от врага, перешла в потрясение при виде нескончаемой русской силы, поднявшейся на извечного врага.

– Можно жить, Василей Ондреич!
– Копыто сиял воспалёнными от ветра глазами.

– Поживём ещё, Ваня. Да как поживём!
– Тупик вглядывался в лица ратников большого полка, надеясь увидеть тех, с которыми шла Дарья. Ведь нашли шиши отряд земляков-рязанцев в этом потоке. Хоть бы словечко услышать - где она теперь, жива ли, здорова ль?

Хасан тоже смотрел на бородатые и безусые лица, пытаясь коснуться жизни этих людей чувством и в прикосновении найти ту близость, что даст ему ощущение единства с великим народом, чья судьба стала и судьбой князя Хасана. Он знал: это приходит через взгляд, улыбку, жест или слово, которые знакомы тебе извечно, которые ты знал и понимал в том Пространстве, Откуда пришёл на эту Землю. Он пережил это в яме при встрече с Тупиком, а впервые пережил ещё раньше, в рязанской деревне во время набега, когда кривоногий, длиннорукий воин в овчине шерстью наружу с кривым мечом в руке медленно, вразвалку приближался к подростку, забившемуся в угол сарая, и тот лишь сказал: "Мама!" - и закрыл лицо ладошками. Было, как молния - "Это - я там, в углу, это меня, маленького, беззащитного, никому не причинившего зла, убивают во всех углах и на улицах, бросают в горящие избы, запихивают в кожаные мешки, привязанные к кибиткам и саням, - ведь я - тоже человек, ещё недавно бывший ребёнком!.." Через мгновение, рассматривая свой окровавленный меч и того в овчине, уткнувшегося в солому, он понял, что перешёл черту, навсегда отделившую его от соплеменников, что мальчишка в углу сарая ему в тысячу раз ближе этого в овчине, который способен убить ребёнка.

И он рубанул ещё раз - так, чтобы тот никогда не встал. Оттуда, из сарая, начинался путь Хасана в эту великую рать Москвы, и не раз подкатывала к сердцу волна тепла, обещая слить его с ней. Но сегодня что-то мешало Хасану. Может, он привык к одиночеству, к настороженности в окружении врагов, поэтому и теперь нёс чувство своей чужеродности потоку русского войска. Хасану требовалось время почувствовать себя человеком, которому не надо таиться, играть чью-то роль, ждать удара и быть готовым к нападению, но близость битвы заставляла его торопиться, и он твердил себе: "Это - мой народ, мои братья, каждый из них теперь же готов умереть за русского князя Хасана. И этот рыжебородый мужик в полинялом зипуне и лаптях, и тот рослый старик со своим топором, и рябой парень в шапке блином, и скуластый боярин в зелёном кафтане на серой тонконогой лошади, и этот дородный дядя с обличьем купца, отирающий пот со лба рукавом вышитой рубахи, и сухонький возничий в рваном армячишке, помахивающий кнутом на разномастную пару и поминутно заглядывающий за борт - на месте ли смазница?

– все они мой народ, без которого князь Хасан и его дело ничего не стоят, и князь Хасан за любого из них умрёт, как и они за него". Так говоря себе, он заглушал настороженность, что мешала ему быть своим среди своих.

Великокняжеские значки увидели издалека на прибрежном холме. Дружинники встретили криками:

– Тупик!.. Живой, чёрт!.. Выкупили?..

– Што я, товар?
– Васька, смеясь, поталкивал товарищей.
– Сам убёг, да вон ещё князя с собой прихватил.

– Ай, сокол!
– Никита Чекан, облапив, целовал в заросшие щёки.
– То-то радости московским девкам - этикой красавец жив-здоров воротился.

– Плюнь через плечо, Никита, до невест ещё эвон сколько вёрст.

– Доскачешь на таком-то коне...

Никита осёкся, встретясь взглядом с поседелым худым человеком из отряда Тупика.

– Господи... Не сон ли?..

– Не сон, Никита, - тот с усилием улыбнулся.
– Признал...

– Ваня! Копьё!..

Товарищи обнялись, не пряча слёз.

– С того света, што ль?

– Почитай, с того. Спасибо Тетюшкову, пособил. Четверо мы ушли, а было нас полтораста невольников, отданных Мамаем на избиение для потехи... Да што! После расскажу, мне бы теперь сотню - да с Мамаем переведаться.

– Даст тебе князь сотню, ныне большая нужда в начальниках.

– Где - князь-то?
– спросил Тупик.

– Эвон, ладьи провожает. Мужики не все плавать научены, так он следит, чтобы ладьи не перегружали.

– Едем к нему, князь Хасан, - позвал Тупик.

Воины оборотились на стройного всадника в чёрной татарской байдане.

– Кто - таков?
– спросил Никита.

– Наш, татарин, - пояснил Копыто.
– От Мамая ушёл, лютый враг ему. И эти трое - тож наши, нукеры князю.

Никита покачал головой и присвистнул.

– Приглядеть бы за таким-то "нашим".

– Не сомневайсь, - подтвердил Копьё.
– Видел его в бою - великий воин. С таким за радость почту стать рядом в битве...

Дмитрий только что отругал начальника переправы за какой-то недосмотр, обернул к подъехавшим сердитое лицо, не меняя выражения, усталым, с хрипотцой голосом сказал:

– Явился, разбойник! Мало - на рожон лезешь, ещё и от Мамая сбежал, шатаешься невесть где, а мне заместо тебя гонца выкупать пришлось. Довёл Мамая - он послов начнёт сажать в яму. Вот Боброк те ещё задаст покрепче мово, - и, улыбнувшись, обнял разведчика.

Васька, смущённый лаской государя, удивлённый тем, что Дмитрий уже всё знает, пробормотал:

– Я привёз вестника, государь.

Дмитрий Иванович посмотрел на Хасана, и тот, сняв шлем, поклонился, выпрямившись, назвал себя. Дмитрий подошёл к татарину, всмотрелся в загорелое лицо, в спокойные серые глаза.

– Вот ты - каков, князь Хасан. Дай тебя поцелую по нашему обычаю... Выходит, ты его из Мамаевой ямы вытащил? Я уж думал, наш Васька - оборотень, коли ему удалось из куреня Мамая удрать.

– Я, повелитель, свою голову чудом спас. Как меня Мамай помиловал за драку с темником Темиром, не пойму. Но оставаться нельзя было, и всех вестников отослал к тебе.

– А я тебя не виню - ты волен был уйти, когда захочешь, я своё слово помню. Горячности не одобряю, да сам давно ли был таким, как вы с Васькой! Твою последнюю весть с Тетюшковым получил, за то от Русской земли спасибо. Теперь отдыхайте, вот закончим переправу - поговорим.

– Повелитель, отдыхать будем после битвы. Я должен сказать тебе важную весть.

– Ну-ка, - Дмитрий дал знак отрокам отойти, Тупика удержал.
– Говори при нём... А повелителем ты, князь, не величай меня, ладно? Я же - не Бог.

– Да, государь.
– Хасан покраснел.

– Ин и добро, - улыбнулся Дмитрий.
– Теперь сказывай.

– К Мамаю пришло десять тысяч наёмников-фрягов, это - сильная пехота.

– Пришли, стало быть.

– Они привезли метательные машины на колёсах. Ещё два десятка машин построено в войске Орды. От больших луков, которые натягивают пятьдесят человек, Мамай отказался - они - громоздкие, а бьют слабее машин и на выстрел требуют много времени. Машины ведь тоже стреляют и копьями.