Полежаевские мужички

А уж для наблюдательного пункта лучше места и не придумать.

Тишка прислонился лбом к щели.

Славик подбрасывал вверх корзину и, когда она, кувыркаясь, падала, ловил ее, как волейбольный мяч.

«Набрал малины, — усмехнулся Тишка. — Хоть бы сам-то наелся. А то, наверно, и ягодки в рот не попало».

— Тишка-а-а! — устав свистеть, закричал Славик. — Ты куда запропастился?

Тишка полуоткрыл дверь и, ящерицей юркнув через порог, спрятался в траве. Дверь сама отошла к косяку. Если и распахнется настежь, так только при большом ветре. «Ладно, потом закрою», — решил Тишка и пополз бороздой к гряде, на которой они копали для поросенка картошку. Там он выпрямился и взялся за вилы.

— Тишка-а! — опять закричал Славик.

— Ну, чего орешь? — отозвался Тишка. — Не видишь, картошку копаю.

Славик перемахнул через изгородь, подошел к брату.

— Мама не приходила? — подозрительно спросил он.

— Нет.

Славик успокоился, сел на сложенную кучей ботву:

— Правильно, что ты не пошел с нами… От малинки-то одни воспоминания остались.

— Кто не пошел? Я? — изумился Тишка. — Да вы же сами меня оставили.

— Ну, Тишка, и переполошник ты, — сказал Славик. — Я же тебе русским языком сказал, когда ты за водой побежал: «На угоре в березнячке будем ждать, догоняй». А ты и не подумал нас догонять… Вообще-то и правильно: кто-то всю малину до нас обобрал.

Тишка, как Маринка Петухова, руками всплеснул:

— Ну, Славочка, ты и заливать!.. Ни про какой угор ничего не говорил. Зачем выдумываешь-то?

— Да ну тебя! — раздраженно отмахнулся Славик. — Вечно ты так: сам перепутает, а на других обижается.

Он откинулся на спину, задрал ноги вверх, а потом, резким махом поставив их на землю, вскочил:

— Ну, раз начал копать, так копай. А мне еще в одно место надо сходить.

— Ага, копай, копай!.. — для приличия огрызнулся Тишка: уж сегодня-то он был рад-перерад, что брат снова убегает. — А ты-то чего будешь делать?

— Я ж тебе сказал: в одно место надо сходить.

— Ты забыл, мама наказывала дров наносить, а то все я да я…

— А ты не носи — без тебя сделаю.

Он, посвистывая, вразвалочку направился из огорода.

— Лоботряс! Опять от работы отлыниваешь! Да когда только и перестанешь на мне выезжать!

Славик прибавил шагу. А Тишка, как только брат скрылся из виду, шмыгнул в предбанник.

Котята успокоенно спали и не шевельнулись даже, когда Тишка снял с них теплую тряпку. «Ты смотри, уснули, как сытые», — подумал он.

А может, и сытые в самом деле? Много ли крохам этаким надо: Тишка ведь сколь-нибудь капель да влил им в рот коровьего молока…

Он вновь надернул на котят тряпку, закрыл на завертушку дверь и отправился докапывать картошку.

А в голове неотступно стучало: «Без матери пропадут». Он уж подумал было притащить кошку от Петуховых, да остановило его то, что Маринкина кошка в их предбаннике жить не будет, а перенесет своих котят снова домой. У Маринки же насчет них намерение твердое — топить.

Нет, Тишка котятам не враг.

* * *

Вечером мать вернулась с работы и расхвалила сыновей:

— Вот молодцы! Всё в доме переделали: пол подмели, воды принесли, дров наготовили. С такими помощниками и помирать не захочешь.

— Мама! — заторопился Славик, перебивая ее. — А я сегодня и за малиной ходил… Только там кто-то до нас побывал и ни одной ягодки не оставил.

Варвара Егоровна ласково засмеялась:

— Да признайся по-честному, пока домой шел, все и съел.

— Нет, мама, спроси у Вовки Воронина, я с ним ходил.

— Ну-у, этого свистуна я знаю. Вы друг друга стоите… Вот если бы с Тишей ходили, так всё до ягодки принесли.

Она погладила Тишку по голове, а Славик, насупившись, повернулся к кровати и ни с того ни с сего стал взбивать подушки, поправлять покрывало, подтягивать подзор.

— Ты что это на ночь глядя? — удивилась мать.

— А чего-то больно все жамканое, — буркнул Славик, оправдываясь.

Тишка не находил себе места, все ждал, когда мать достанет с печи подойник и пойдет к корове во двор. Может, парное молоко котят взвеселит? Ведь из кошки-то они парное и пьют. А он придумал их холодным поить… Маленьких таких…

— Что, детинушка, невесел? — шутила мать. — Что головушку повесил?

— А я молока парного хочу! — озадачил он мать.

Варвара Егоровна удивленно вскинула брови: бывало, и кружку не заставишь выпить, а тут сам запросил. Уж здоров ли?

Варвара Егоровна, тревожно оглядываясь на Тишку, сняла с печи опрокинутый вверх дном — сушиться — подойник.

— Сейчас напою.

И только звякнула она ведром, как из-под печи вылезла кошка, прогнула спину, вытянув назад ноги, и тихо мяукнула.

— И тебе молока? — засмеялась Варвара Егоровна. — Ну какие все сегодня голодные…

Тишку будто бес подтолкнул. И на языке ведь не вертелось, а тут сразу бухнулось:

— У нее, мама, котята родились. Я их видел сегодня.

— Где? — загорелись глаза у Славика.

Так ему Тишка и скажет.

— Под печку залезли, — слукавил он.

Славик было полез под шесток, но мать остановила его:

— Тебя там только и не хватало! Ты уж, пожалуйста, им не мешай. Подрастут — сами выйдут на свет…

Славик все же заглянул в прорубленное под шестком оконце, но где там — как в преисподней, ничего не увидишь. Без матери он бы, конечно, ухватом пошуровал, а при Варваре Егоровне не решился.

— Сколько их там? — спросил он отрывисто.

— Три… Вот такие малюсенькие. — Тишка сжал ладонь в кулачок. — Ну, может, немного побольше.

Варвара Егоровна остановилась в дверях:

— А я смотрю, чего это Мурка вдруг похудела? Во-о-он оно что… — сказала она задумчиво. — Ну, теперь надо ее получше кормить: трое-то продоят, как корову.

Она почему-то замешкалась, и Тишка уже загоревал, что сообщил про котят не вовремя.

Они, бедные, с голоду там помирают, а мать тары-бары разводит, никуда не торопится.

— Мамка, я молока хочу… — заканючил Тишка.

— Да успеешь ты! — рассердилась мать и звякнула ведром о косяк.

Она сходила на кухню, взяла для коровы кусок хлеба и опять остановилась в дверях:

— Ты смотри, трое, на старости-то лет… А в последние годы у нее всё мертвые рождались… Тишка, дак ты живых ли видел?