Полководцы кавказских войн

В том же году Николай Николаевич Муравьев становится полным генералом — генералом от инфантерии. А в следующем, 1854-м, он снова Высочайше жалуется в генерал-адъютанты.

Однако на боевом поприще ему все же не находилось места. Восточная война, отгремев на берегах Дуная, перекинулась через Евпаторийский порт под Севастополь и стала называться теперь Крымской. Больших удач на сухопутном поле брани у русских войск пока не случалось.

Не менее тревожной, чем в Крыму, складывалась обстановка на Кавказе. Союзники сильным десантом занимают порт Анапа. Для вторжения в Грузию изготовляется экспедиционная армия под командованием Омер-паши. Господство на Черном море корабельных эскадр Британии и Франции позволяло десантировать их войска на морское побережье в Абхазии.

Турецкий султан «дарит» имаму Шамилю титул генералиссимуса черкесских и грузинских войск. Однако у предводителя горцев Чечни и Горного Дагестана такое громкое воинское звание

iife

особого восторга не вызывает. Шамиль был согласен принять от турок только военную помощь, но не ходить у них в подчинении.

Все это было так в истории Кавказской войны. Но летом 1854 года многочисленные отряды мюридов имама Шамиля, прорвав линию заградительных постов, совершают большой набег на Алазанскую долину Грузии. И с богатой военной добычей и пленниками горцы уходят обратно за Большой Кавказский хребет, в пределы имамата.

Совсем состарившийся царский наместник граф Воронцов не мог взять под контроль обстановку ни на русско-турецкой границе, ни на Кавказской укрепленной линии. Он только просил у Санкт-Петербурга новых полков, которые так требовались в Крыму, и даже планировал отвод русских войск из нагорного Дагестана.

ВО ГЛАВЕ КАВКАЗСКОГО НАМЕСТНИЧЕСТВА

Николай I видел, что наместника в Тифлисе надо менять. И чем быстрее, тем лучше. Полковнику Генерального штаба А.Е. Попову, человеку со способностями аналитика, поручается подготовить характеристики генералов, способных, по его мнению, управлять действующими войсками в Крыму и на Кавказе. Свои соображения он должен был представить на рассмотрение лично Государю.

Думается, что всероссийский Император не обманулся в представленном ему списке военачальников, с их характеристиками. Генштабист Попов со всей прямотой и ответственностью за порученное дело письменно докладывал монарху:

«Из всех генералов, известных мне лично или по репутации их, по глубокому моему убеждению, один только соответствует потребностям нашим — это Николай Николаевич Муравьев...

Если он остановится на каком-либо решении, то ни окружающие его, ни неприятель своими демонстрациями не в силах даже малейше уклонить его от предпринятых им действий, и он умеет подчинять действия других своей воле...»

В середине ноября 1854 года генерала от инфантерии Н.Н. Муравьева вызывают к новому военному министру князю В.А. Долгорукову, сменившему на этом посту князя Чернышева.

Генерал от кавалерии Василий Андреевич Долгоруков у приглашенного на официальную беседу старого кавказца Муравьева поинтересовался только одним:

— Кавказский наместник граф Воронцов уходит по болезни в отставку. Государю угодно знать, сможете ли вы, Николай Николаевич, по состоянию вашего здоровья принять на себя обязанности главнокомандующего в Тифлисе?

Генерал от инфантерии Муравьев, давние надежды которого не обманулись, ответил как можно более сдержаннее:

— Передайте Государю, что я готов послужить Отечеству там, где будет на то его воля.

Этот разговор в несколько минут стал и предложением принять новую должность, и согласием на нее. Итак, Кавказ снова входил в биографию старого воина, чтобы пополнить ее новыми страницами.

После доклада военного министра Николай I почти сразу принял нового наместника и сделал официальную встречу нарочито непринужденной. Хотя положение дел в Крыму, да и на Кавказе не давало причин для того. И не случайно та встреча с Императором дала Муравьеву повод сделать в дневнике следующую запись:

«Могло ли быть у царя на сердце веселье, когда срам положения его со дня на день увеличивался, когда союзники ежедневно усиливались в Крыму, а наши войска безотчетно исчезали под Севастополем, конечно, от неблагоустройства своего, в котором Государю трудно было сознаться. Скоро исчезло и на лице и в речах его это притворное веселье, которое он мне показывал.

— Итак, ты будешь наместником моим на Кавказе, — после нескольких обычных фраз сказал Император. — Мне оттуда пишут, что опасаются вторжения турок, просят войск, да где же я их возьму, я их все послал в Крым, и там их еще недостает...

А на Кавказе, кажется, войск достаточно, надобно изворотить-ся местными средствами при ожидаемом вторжении неприятеля с сухой границы и с моря, надобно обеспечить Кавказ от нападения Шамиля, словом, удержать край...

Тебе поручается это дело, полагаюсь на тебя, прошу о том...»

Свое согласие стать царским наместником на Кавказе и главнокомандующим расквартированными там русскими войсками Н.Н. Муравьев объяснил следующими словами:

«Когда Государь так убедительно просил меня помочь ему, устраняя лицо свое и призывая единственно любовь мою к Отечеству, я признал в обороте речей его тяжкое для него сознание в несправедливости ко мне и оскорблениях, прежде им нанесенных».

Еще с месяц Муравьев оставался в Санкт-Петербурге, улаживая различные кавказские дела, знакомясь прежде всего со «списочным» состоянием Отдельного корпуса. Картина вырисовывалась довольно безрадостная. Войска численностью более 200 тысяч человек были разбросаны на огромной территории Закавказья и Северного Кавказа, по Черноморскому побережью. Казаки и нижние армейские чины отвыкли от походов и больших тревог, жили оседло — чтобы прокормить себя, им приходилось хозяйствовать на земле.

Кавказская укрепленная линия требовала в то время только бдительной дозорной службы, поскольку большинство горского населения враждебности не выказывало. В годы Крымской войны имаму Шамилю много забот доставляли те области в горах, на которые он стремился распространить собственную власть. До нападений на укрепления Кавказской линии у него «не доходили руки».

Больше всего беспокоило нового главнокомандующего то, что кавказские войска, прежде всего пехота, потеряли былую подвижность, навыки совершать стремительные для врага марш-броски по горным дорогам. Если при Ермолове стрелковый батальон, взяв в дорогу только запас патронов и сухарей, делал в сутки переход в 30 верст, то теперь с трудом осиливал чуть более десяти.

Перед отъездом Император еще раз принял Николая Николаевича. Тот доложил Николаю I о своих планах на ведение войны с Турцией. Что же касается борьбы с Шамилем, то Муравьев прямо сказал, что дела на Северном Кавказе надо стремиться улаживать миром, умной дипломатией, а только потом использовать силу оружия.

Ситуация в ходе Крымской войны вновь поставила Муравьева, теперь уже генерала от инфантерии, во главе действующих сил Отдельного Кавказского корпуса. Перед самым отъездом в Тифлис, уже находясь в Москве, 4 января 1855 года он сделал, без недавних опасений быть прочитанным, следующую откровенную дневниковую запись:

«Не милостью царской было мне вверено управление Кавказом, а к тому Государь был побужден всеобщим разрушением, там водворившимся от правления предместника моего...»

Войска, стоявшие на Кавказской линии, встретили нового наместника откровенно восторженно. Один из офицеров-линейцев заметит в своих записках, что генерала Муравьева русские солдаты считали обломком славной памяти времен Отечественной войны 1812 года, преемником Кутузова и Суворова. Даже излишняя требовательность Николая Николаевича расценивалась нижними чинами только как справедливая.