Полуостров Сталинград

— Всё сам, всё сам… — сварливо бормочет наводчик, заряжая пушку и кладя на колени ещё пару обойм. На несколько секунд стрельбы. Знобин уже не так нервничает, как первый раз, когда рядом кого-то убивают.

ЗСУ уже отъехала метров на сорок, Знобин замечает Т-3, осторожно выглядывающий из-за неподвижного «чеха». Зря он осколочными зарядил, да ладно, и так сойдёт. Лоб корпуса и башни Т-3 украшается дымными вспышками. Спустя секунду танк медленно отъезжает назад.

— Останови! — командует Знобин Ковалёву и велит ему подменить заряжающего. Водитель реагирует настолько быстро, что у Знобина мурашки по спине бегут. Чересчур непривычно видеть таким неестественно проворным их вечно будто полусонного водителя. Знобин не успевал за ним, поливая огнём всё пространство перед «гнездом» и вокруг него.

— Привет вам, фашисты, — цедит сквозь зубы Знобин, вспоминая ужас, пережитый ими совсем недавно, — горячий и осколочный…

Обстрел из автоматической зенитной пушки тоже надо отнести к адовым испытаниям. И, пожалуй, на ступеньку выше, чем обычный артобстрел из среднего калибра по укреплённым позициям. Психика Знобина могла бы и пошатнуться, если бы немцы продолжали переть вперёд. Могла появиться неуверенность, как воевать с такими, которые не боятся вообще ничего? Но нет. Вражеские солдаты наступательных поползновений не предпринимают, потихоньку отползают. Те, кто в состоянии.

В один краткий момент Ковалёву не надо метаться молнией. К ним бегут сержант с пулемётчиком, видимо, раненым. Одна рука на шее командира. Знобин переходит на стрельбу одиночными. Только чтобы прикрыть своих. Паше Ковалёву в бою иногда и команды не нужны, вставив очередную обойму, он выскакивает наружу с автоматом. И до тех пор пока ЗСУ не заезжает в рощу, передвигается рядом перебежками, прижимая остатки немецкой пехоты к земле.

Знобин уже выцеливает уцелевший немецкий танк. У него появляется идея, как до него добраться. Даже отсюда он может только задеть верхушку башни. Но вот если…

— Дай-ка мне подкалиберные, Паша… — Знобин тщательно целится и выпускает две очереди, десять снарядов в одну точку, башню «чеха».

И всё-таки пробивает её насквозь, достаёт последний немецкий танк. Куда он денется, когда башня «чеха» напоминает крупное и страшненькое решето. Вкупе с предыдущим подарком танк можно списывать со счёта.

— Всё! Хватит! — командует сержант. — Уходим отсюда. Дальше без нас разберутся.

Теперь работать только Паше, — думает Знобин, устало опуская руки и убирая ногу с педали. И ещё немного сержанту, который забинтовывает руку пулемётчика.

Все молчат, когда ЗСУ-шки уже относительно спокойно отъезжают от разгромленной рощи и разгромленных немцев. Над головами очумеших от боя зенитчиков вдруг раздаётся до ужаса неприятный вой.

— Пиздец, — равнодушно роняет сержант, — полковые миномёты заработали…

8 августа, пятница, время 07:40.

КНП 13-ой армии,

Ашмянская возвышенность, близ границы Литвы и Белоруссии. Пока ещё на литовской стороне.

Генерал Никитин.

Передовая линия фронта не менее чем в двух километрах. Генералы и старшие командиры наблюдают за происходящим.

Происходящее никого не радует. Страшненькое зрелище напоминает сильнейший ливень с резким ветром. Бывают такие ливни, когда кажется будто сильный ветер дует сверху вниз, придавая струям воды убойную силу. Гигант циклопических размеров мог бы такое сделать с водяным шлангом с хорошим давлением. Струи не падают на землю, а бьют по ней, взмётывая вверх пыль, брызги, водяную взвесь.

Генералы осознают, что наблюдают практически гибель передового батальона, попавшего под кошмарный артиллерийский ливень. Разрывы снарядов и мин встали сплошной стеной, которая не исчезает в течение уже нескольких минут. В воздух летят не брызги, а комья земли, обломанные жерди, осколки, брёвна и клочья человеческой плоти. Вермахт ударил по передовой обороне 13-ой армии всеми калибрами. Комдив-100 самый мрачный из военачальников, это его батальон погибает.

— Координаты?! — ничего не поясняю, и так всё понимают.

— Координаты есть, товарищ генерал, — полковнику Пафнутьеву, главному артиллеристу армии, разрешено ко мне так обращаться, — авиаразведка работает. Но мы их не достанем, далеко сидят. Только пару миномётных батарей корпусная артиллерия может достать…

Не договаривает полковник, позиции 203-мм гаубиц раскрывать нельзя, у них сейчас прикрытие слабоватое. Только полковник не учёл кое-что.

— Дай мне «Аврору», — команда связисту, а лицо полковника становится одновременно смущённым и радостным. Забыл он про бронепоезд.

Через пару минут «Аврора» получает координаты и ещё через десять минут позиции немецких миномётов отработаны 150-мм фугасами. Они могли и уйти, но так или иначе огонь им пришлось прекратить. Только на стальном ливне на позиции батальона это почти не сказывается.

Это какие ж силы немчура собрала?

— Пал Семёныч, — он артиллерист, должен сразу сказать, — сколько стволов работает по батальону?

— Сто — сто пятьдесят.

— Полторы сотни, не меньше… — будь меньше, не смогли бы немцы держать полосу сплошной стены разрывов на участке около восьмисот метров.

Закончились несколько дней относительного затишья. Недавно мы здорово выбили немцам панцерные зубы. Лишили их почти трёх сотен танков. Но они у немцев не кончились. Подкрепления подтащили, не иначе.

— Здоровеньки булы, Серафим Иваныч, — только один шляхт вижу, только один человек может меня спасти. Подполковник Григорьев, командир 190 штурмового авиаполка.

— Приветствую, Иван Семёныч, — сквозь шорох и лёгкий треск, но вполне ясно слышится голос подполковника.

— Треба помощь, нас тут фрицы забижают. Закидали меня своими подарками. Покажи им кузькину мать.

— Сколько от линии?

— Вёрст десять-двенадцать.

— Нет, товарищ генерал. Извини, нечем. Всего пять штурмовиков осталось…

— И жирная добыча для них. Аж сто мишеней, не промахнёшься.

— Там мессеры пасутся. Всё равно никакой штурмовки не получится, только грызня с ними. Да ещё на той стороне…

На той стороне, это неприятно, это он прав. Сбитые лётчики уже не вернутся. Там немцев густо, сразу прижучат.

— Ладно, Иваныч, нет так нет, будь здоров.

Артналёт продолжается. Есть время пораскинуть мозгами. Бросаю стереотрубу, и с облегчением бросаю, зрелище неприятное.

— Что будем делать, товарищи краскомы? — остальные тоже бросают наблюдение, уходят за мной блиндаж и рассаживаются, кто где. На фронте столов с кумачовыми скатертями нет. Кто-то зажигает лампочку, запитанную от аккумулятора. Ввожу в курс дела, вдруг, кто чего-то не понял.

— Дивизионной и корпусной артиллерией достать позиции вражеских гаубиц не можем. От авиации они тоже прикрылись. И осталось её с гулькин нос. Так что выбить эту палку из рук немчуры нельзя. И если не ничего не придумаем, они так и будут выбивать из нас пыль.