Полуостров Сталинград

— Вольно, — бурчу не слишком радостно. Обстановку воспринимаю, как двусмысленную. В узком кругу своих подчинённых я совсем не уставник. И здесь в чисто гражданской ситуации, — провожаю семью в дальний путь, — строевая подготовка душу не греет.

— Общайтесь с девушками, бойцы. Это приказ, — и отхожу чуть в сторону.

— Вот, Адочка, твоя зенитно-пушечная вооружённая охрана. Гляди.

— А можно туда? — дочка показывает пальчиком, вовнутрь ей хочется.

— Тебе нет. Женщинам на военные объекты вход воспрещён.

Дочку так веселит слово «женщинам», что она не огорчается запрету.

— А нам? — встревает Борька. Яков поддерживает его взглядом.

— Если командир батареи разрешит…

— Я за него, — сержант встаёт навытяжку, — наш лейтенант бумаги какие-то оформляет. Если вы, как командующий, не против, то и я не возражаю.

— Перекладываешь ответственность? — укоряю сержанта. — Ладно, я — не против. Они пока ополченцы, но знакомить их с разного вида вооружениями мы обязаны. Вперёд!

Мои парни мгновенно исчезают в бронированном вагоне с сержантом. Ада завистливо провожает их взглядом. Минут через десять с трудом выковыриваю их из вагона. Идём обратно.

— Борис, подставляй плечо, пусть она на тебе покатается напоследок, — Борька вздыхает, но покоряется. Зато Адочка протестует против замены скакуна.

— Ада, Боря остаётся, он воевать будет, а ты ему в такой малости отказываешь, — после моего упрёка Адочка даёт Борису себя пересадить.

Шура с трудом отлипает от меня, когда паровоз даёт гудок. Вместе с остальными пассажирами мои заходят в вагон, мы встаём под окнами. Шура слёзы утирает, Ада с неё пример не берёт, не плачет, настоящая дочь генерала.

Идём вслед за поездом, машем рукой напоследок. У-ф-ф-ф! Уехали. Как гора с плеч. Непонятное чувство облегчения испытываю.

— Ну, что, парни? Как говорил один остряк, нет такого семьянина, который не мечтал бы хоть изредка побыть холостяком? — подмигиваю.

— Па-а-а-п… — укоризненно смотрит Борис.

— Спроси вон у тех девчонок, что они делают сегодня вечером? — снова подмигиваю и киваю на стайку девушек чуть в стороне. Гусар я или кто?

Борис цепенеет, Яков хохочет.

19 августа, вторник, время 17:45.

Оборонительные линии юго-восточнее Молодечно.

Генерал Павлов.

Ту-дум-м-м! Бл…! Макет гранаты, — обычный булыжник, обмотанный тряпкой, — после подскока бьёт меня по голове. Вот, сука! Хорошо, что на мне каска, но могло и ключицу сломать. Случаи травматизма на учениях не редкость.

Поднимаю голову. Редкая цепочка обороняющихся уже рядом, а «выстрелить» я не успел. Кряхтя, поднимаюсь.

— Вы «убиты», товарищ генерал армии, — ко мне подходит лейтенант, командир обороняющегося взвода.

На мне рабочая форма без опознавательных знаков, но меня в лицо все знают.

— Блядский высер, без тебя знаю…

— Все остальные тоже, товарищ генерал армии…

— С-сука! — ругаюсь вдогонку своим не самым приятным ощущениям, давно так не прыгал по полю и перехожу на нормальный тон. — Доклад принят, лейтенант.

Ковыляю к окопам, надо подводить итоги учебного боя. Мы отрабатываем тактику с учётом последних придумок фрицев, чтоб им на голову корова насрала. Против профессионализма можно выставить только профессионализм более высокого уровня. Не, конечно, можно щедро насыпать энтузиазма, патриотизма и фанатизма. Тоже сойдёт. Только второй рецепт не обходится без обязательного ингредиента: фанатизм надо изрядно разбавить кровью наших бойцов. А вот эту составляющую считаю самой огромной ценностью.

Проверив одну роту, долго материл капитана, командира роты. Прекратил только тогда, когда выяснил, что он у нас недавно, прибыл из запаса. Хм-м, оказывается, у меня и такие есть.

На второго уже не надеялся, хотя он из моего призыва. Но нет. Видит бог… то есть, ВКП(б), мы старались изо всех сил с соседней ротой. Бежали зигзагами, рывками. Ничего не получилось, оборона вовремя бросила гранаты. Как положено, по навесной траектории, согласно концепции противодействия последним директивам немецких полевых штабов.

Каждое правильное действие обороны приводит к потерям наступающих. Кинжальная контратака вблизи, — официально принятый и утверждённый командованием, то есть, мной, термин, — рискованна, но имеет ряд плюсов.

1. Бросок гранаты из положения стоя получается дальше. Поэтому мои бойцы, и так до предела тренированные, закинут дальше, чем залёгшие немцы.

2. Обзор лучше. Дистанция близкая, а красноармейцев первой линии, нацеленных именно на эту тактику, вооружаем автоматами.

Есть минус. Стоящие в полный рост — хорошая цель для вражеского огня. Приходится принимать этот риск, потому что альтернатива — полное поражение. Слишком близко подошедшие фрицы тут же забрасывают окопы гранатами, и нашим приходит хана.

Поиграть и при таких условиях можно. Стрелять с колена, передвигаться зигзагами.

— Санитарные потери при такой тактике ожидаются в пятьдесят процентов с учётом потерь от предварительного артогня высокой плотности, — говорю внимательно слушающим меня бойцам и командирам. — Выгодный размен. Посмотрим, долго ли фрицы выдержат условия, когда за одного нашего павшего будут платить двумя-тремя убитыми.

— Каждый выдержавший такой бой боец, считая раненых и убитых, достоин медали «За отвагу». Успешный бой, конечно. Запиши, Саш, — поворачиваюсь к адъютанту, приказ надо готовить, — и за пять успешных боёв, если не было других наград, буду представлять на орден Ленина. Или Красного Знамени.

— С целью облегчения занятий и формулировок в приказах, приказываю называть этот метод ведения боя «кинжальной контратакой». Тоже запиши, — вопросы терминологии многие недооценивают, а зря. Коротким словом, пусть словосочетанием, обозначается сложный процесс, требующий множества навыков и состоящий из ряда отдельных коллективных действий.

— Теперь по итогам проверки. Первое: лейтенанта Панченко представить к следующему званию. Капитану Ефремову устный выговор.

— Второе. Провести инспекцию всего учебного полка на предмет владения тактики ближнего боя, кинжальной контратаки и всех сопутствующих умений. Меткость стрельбы, дальность и меткость броска гранаты и так далее. Главным инспектором назначить старшего лейтенанта Панченко. Командиру полка организовать работу инспекции и принять меры по её итогам.

Мы на воздухе сидим, хоть и под масксетью. В низинке — военный народ, моё высокопревосходительство, адъютант и командование полка на пригорочке. Гляжу на часы вслед за комполка.

— Что, время ужинать? Тогда все свободны.

— Встать! Смирно! Вольно! Строиться повзводно в колонну по три!

Мы сваливаем, за нами раздаются следующие команды, затем мерный шаг пары сотен бойцов.

— Не слишком ли мы размахнулись, товарищ генерал армии, — осторожно спрашивает за ужином комполка, майор Середа, — за один бой медаль давать?