Полузвери

— Она убьет тебя. Думать, что Алекс затихнет в особняке и не будет мстить за все, наивно. Сокровище и смысл всей жизни потерян — ее дочь, как она думает, убита некромантом. Ты — некромантка, знающая о преступлениях, за которые обычные люди садят на пожизненное, а у нас казнят. Алекс терять нечего, она или скрытно тебя отравит, или открыто шею сломает, не побоявшись последствий. Месть превыше собственной смерти в итоге… Порождение зла… чудовище, вывернувшее суть природы, дарующей нам жизнь… я тебя защищу, девочка.

Мы долго сидели в тишине пустой комнаты. Я поглядывала на погрузившуюся в себя старуху и потом решилась спросить:

— Почему вы так безоговорочно верите? И недели нет, как приняли в стаю, и даже не собираетесь требовать доказательств страшного обвинения одной из глав кланов, самой Алекс. Она ваша по крови, волчица, с рождения своя, а вы верите мне?

— Верю. Твоя реакция в тот вечер была неподдельной, а Алекс, как вы уехали, была сама не в себе. Напугана, хоть и пыталась скрыть, жутко напугана…

Вид почерневшей и высохшей Хельги исчез. Она встряхнулась, и кивнула на выход из комнаты:

— Идем есть.

Никакие двери закрыты не были, и входная тоже. Хельга в другой пустой комнате с овальным столом и четырьмя стульями, нажала кнопочку на каком-то стационарном приборе и села ждать. Через десять минут появились три стюарда с ресторанными тележками, сервировали на две персоны и расставили блюда. Старуха не открывала им, не заказывала, что именно принести — хранила гробовое молчание, и ели мы тоже так.

Вкусная еда и простая — отварное мясо, отварная фасоль, свежие овощи. Я не болтала, решив, что и так нарушаю привычный порядок старухи — живет как в голой пещере, окруженная тишиной визуальной и звуковой. Вряд ли дом знал много гостей. Ела и думала, что мне дальше здесь делать?

После обеда пришлось опять сидеть на диване в зале…

Мне казалось, что скука убьет. Просто пытка быть в четырех стенах, где и глазу не за что зацепиться, и с одиннадцати утра до шести вечера я успела превратиться в зомби не хуже тех, которых создавала Злата. Хельга запретила все, пресекла даже попытку позаниматься физическими упражнениями, какими платье позволяло. Испытание! Старуха сама, впав в медитативное состояние, не понимала, насколько трудно молодому телу в энергии находиться в покое днем. Я и так давно не бегала, и не прыгала, не грела мышцы, только и знала, что просиживала офисный стул, сиденье авто и прочие кресла на собраниях — а мне хотелось действий! И мозг кипел в изоляции.

Глава двадцатая

Лёна зашла бесшумно. Она как-то сразу вся выросла в дверном проеме, прошла через залу и присела на одно колено возле Хельги. И я опять поразилась — ее грации и ее переменам во внешности. Девушка походила по пластике на огромного гепарда, настолько гармонично двигалось тело, габаритное, плоское, с длинными руками и ногами — потрясающе красиво! А голова без волос — только белесый ежик. Одета во все мужское, даже туфли, но при повторном взгляде догадалась что это скорее всего для маскировки на кладбище.

— Госпожа Один… я предана вам и роду. Вы в праве наказать меня, но я не преступила ни один из законов и ни одного из правил.

— Это правда. Кто бы еще додумался запрещать умирать… Но ты обманула!

— Нет. Всем сердцем желала смерти…

— Поздоровайся для начала.

— Здравствуйте, госпожа Один.

Хельга сидела в кресле за пустым столом залы, а я в уголке дивана. Вся в черном, далеко не блондинка и кожа не сливочная, не заметить нельзя — но Лёна, как появилась, даже глазами не повела в мою сторону.

— И за волосы не оттаскать. А поприветствовать невестку?

— Здравствуйте, госпожа Нольд.

Я заметила, как напряглись шея и желваки девушки. Лицо она отвернула, но краем увидела всю реакцию — тяжелая челюсть стала еще тяжелее. Как опасалась ревности, так и получила — Лёна заранее меня невзлюбила.

— А теперь объясняй, — жестко приказала старуха, — почему обещала матери выйти замуж за выбранного ей человека? Ты, всегда своевольная и дерзкая, я думала, что в тебе достанет духа выйти за того, какого полюбишь, а не по приказу, как большинство бесхребетных волчиц!

— Можно с глазу на глаз?

— Нет. И не смей подниматься, я еще не решила — прощать тебя или нет.

Лёна шевельнулась, а Хельга пресекла попытку сменить положение. Девушка ниже склонила голову, но и в такой смиренной позе умудрялась возвышаться. Голос стал глуше:

— Два года назад я отдалась мужчине. Мать в поместье обустраивала фонтан, наняла столичных рабочих, и один из них мне понравился. Взаимно. Мать застукала… прогнала и его, и всех остальных потом…

Замолчала, и я подумала, что это и есть то преступление, из-за которого Алекс прижала дочь — нельзя до совершеннолетия, или нельзя без брака. Но Хельга, не выдержав долгой паузы, сухо цыкнула:

— И что с того? Возраст согласия и твой выбор.

— За три дня до этого приезжал Нольд, навестить меня.

Не поняла почему после этой фразы старуха опять начала чернеть и сжиматься. У нее раздулись ноздри и зазмеились стиснутые губы. А Лёна совсем тихо продолжила:

— Мать обещала… если ослушаюсь, расскажет всем, что застала с ним. И Нольда казнят. Ей поверят, а мне и ему — нет… все знают, что мы близки с самого детства! А она обернет нашу семейную привязанность и дружбу в инцест!

Хельга вскочила и взревела! Самым горлом из нутра, и у меня волосы встали дыбом от крика. Тело само собой задрожало животным ужасом, я вжалась в диван и протряслась так, будто в двух метрах не старая и высохшая женщина, а лютая медведица! Даже не волчица!

Великий Морс… была уверена, что после убитых детей и так ненавижу глыбу-мать на пределе возможного, а теперь поняла, что это был совсем не край. В сердце вспыхнули испепеляющие чувства — гадливости, омерзения и злобы! Я бы тоже рычала, если бы не свело челюсти.

Девушка уже не говорила, а всхлипывала:

— Она сказала, что будет только рада… всю жизнь мечтала убить выродка, а теперь в любой момент может сделать это руками нашего же закона. Ослушаюсь — исполню ее мечту. Меня только на потерянную невинность проверить, и все доказано.

Синие глаза полыхали и изливались свечением. Хельга сжимала кулаки, глубоко дышала и скалилась желтыми зубами в пустоту — не обращенная ни ко мне, ни к понурой Лёне, а к далекой и недосягаемой Алекс Нольд. С очередным выдохом, убавила черноты, а как только опустила глаза на светлый затылок, почти спокойно сказала: