Попаданец со шпагой
Шрифт:
Легкая смесь облегчения и обалдения от увиденного в комнате, после того как меня пригласили внутрь. Слава богу! Ни я не рехнулся, ни помещичья дочка феноменом не является: за роялем находилась Наташа. Анастасия Сергеевна сидела в кресле и только слушала.
Вот сейчас бы сюда нашего французского друга. Пусть бы полюбовался и послушал, как псковская крестьянка по клавишам наяривает. Неужели он раньше этого не видел и не слышал? Или просто задуматься не хотел?
– Прошу прощения за поздний визит, Анастасия Сергеевна. Просто, услышав звуки музыки, я забеспокоился: вам еще рано играть на фортепиано.
– Благодарю
Мне показалось или Настя действительно была рада моему появлению? Даже думать боюсь. Но какое приветливое у нее лицо…
– Если вас не раздражает Наташино исполнение, то приглашаю вас присоединиться.
– Да Господь с вами! Я был уверен, что это играете вы. Потому и обеспокоился – вам еще не стоит напрягать руку. А тут… Мое восхищение Наталье!
Легкий румянец, улыбка и благодарный взгляд Настиной горничной засвидетельствовали, что у меня появился еще один союзник в этом доме.
– А вы сами не музицируете, Вадим Федорович?
– Увы. Только пою. Под гитару.
– В самом деле? – Глаза у девушки разгорались, прошу прощения за каламбур, прямо на глазах. – Не исполните что-нибудь? Я вас очень прошу!
– Ну, разве можно отказать такой очаровательной девушке, – не стал ломаться я. – А гитара найдется?
Вот что-что, а охмурять женщин стихами и романсами я всегда умел. Дан мне от Бога и природы очень неплохой баритон. Ну и медведь, пытаясь наступить мне на ухо, промахнулся. Вот так все и получилось.
С гитарой, правда, сложнее – только самый примитив, ну, или чуть выше. Но смогу. Даже на местной, незнакомой.
Слегка потрынькал струнами, настраивая принесенный инструмент, и начал свою коронку:
Утро туманное, утро седое,Нивы печальные, снегом покрытые…Нехотя вспомнишь и время былое,Вспомнишь и лица давно позабытые.Ох, простите, Иван Сергеевич. Упер я ваш текст внаглую. Но вы не первый в этом веке из мной ограбленных…
Вспомнишь родные, нежные речи,Взгляды, так жадно, так часто ловимые…Первые встречи, последние встречи,Милого голоса звуки любимые…Обычно, когда пою, уподобляюсь токующему глухарю, слышу только себя и ни на что вокруг не обращаю внимания. Ну, почти ни на что, конечно, посмотреть на реакцию слушающих хочется. Вот и сейчас мельком взглянул на Настю и в очередной раз поразился: как хороша!
И в очередной раз возникло недоумение, почему эта девушка обладает такой… Да нет, не красотой. Я уже говорил, что ничего особенного в ее лице не было. Не дурнушка, но отнюдь и не красавица. И тем не менее… Какая-то непонятная притягательность…
И тут, кажется, понял: ее лицо очень красиво живет. Именно ЖИВЕТ. Когда она говорит, смеется, улыбается. Даже сейчас ее лицо практически неподвижно, все во внимании к моим руладам, только веки и ресницы подрагивают… Но что-то неуловимое показывает эмоции, которые бурлят в этой очаровательной головке.
Все-таки, хоть ты тресни, женскую красоту и
очарование не определяет только анатомия. Уж я-то в школе насмотрелся на девиц девяносто-шестьдесят-девяносто, которые категорически не умели владеть своим телом, столь щедро выделенным им матушкой-природой: идет такая вся из себя модель, но мужской глаз совершенно не цепляет.И наоборот – вроде совершенно ничего особенного, но двигается с такой потрясающей грацией и женственностью, что голова против воли разворачивается вслед, как зеркало радиолокатора.
И с лицом то же. Зачастую и личико милое, и глаза антилопьи (в хорошем смысле), но столько в этих глазах пустоты…
И наоборот – ну вообще никакая девчонка, а вот что-то есть в этих неярких глазах, обрамленных недлинными ресницами, такое, что зачастую сожалел: «Где мои семнадцать лет…»
Вспомнишь разлуку с улыбкою странною,Многое вспомнишь, родное, далекое.Слушая говор колес непрестанный,Глядя задумчиво в небо широкое…Медленно замолкала последняя тронутая струна. В молчании. Только когда утих последний звук, выщипанный мною из инструмента, Анастасия легким восхищением (как мне очень хотелось считать) произнесла:
– Чудесно! Никогда раньше не слышала. Очень непривычно и очень красиво.
– Не заставляйте меня краснеть, Анастасия Сергеевна, – начал я показательно скромничать. – Красивый романс, но ведь не мой же…
– А чей? Кто автор?
– Нууу! Откуда же я знаю? Услышал в дороге, понравилось, запомнил. Моей заслуги никакой.
– Что вы! Вы же так замечательно спели!
– Песню не делает ее исполнитель. Он лишь инструмент в руках ее автора. Вы не согласны?
– Пожалуй, да. Но ведь и инструменты бывают разные… А у вас еще есть такие необычные песни?
– Надо вспомнить. Но, с вашего позволения, не сегодня. Я ведь вообще заглянул сюда, беспокоясь за вашу руку. Уж никак не собирался давать концерт. Прошу простить за вторжение.
– Вадим Федорович, вы же сами понимаете, что ваши извинения излишни. Огромное вам спасибо за романс, за ваш визит. И… Спокойной ночи.
Я, понятное дело, откланялся и вернулся к своему бокалу портвейна на террасе.
Нет! Все же какая замечательная девушка! Елки-палки, ведь влюблюсь!
«А ну усохни, донжуан псковский! – цыкнул на меня мой… не понял, из-за какого плеча, то ли хранитель, то ли искуситель. – Знай свое место и не раскатывай губенки. Ишь размечтался!»
То есть взяли меня в оборот до самого отхода в царство Морфея: полное смятение в мыслях, мечты, мечты, мечты и соответственно дерганье за крыло назад на грешную землю. В приземленную донельзя реальность. С тем и заснул.
Создание первого «чуда»
А с утра было событие. Для данной местности, как я понимаю, очень даже значительное.
Да можно и без «я понимаю»: весь народ, стоящий на ногах, высыпал к дороге. По ней шел драгунский полк. Не знаю, куда и откуда, но проходил мимо.
Наскоро проглотив завтрак, я присоединился к толпе зевак. Посмотреть было на что. Все-таки самая красивая и элегантная военная форма носилась в русской армии именно во времена Александра Благословенного.