Пораженец
Шрифт:
Часам к десяти пятого ноября, наконец, прояснили ситуацию со стрельбой в Питере. Командующий округом попытался сформировать отряд и подавить выступления, но время уже ушло, большинство частей отказались подчиняться, а в стычке с одной из них застрелили начальника отряда, гвардейского полковника Кутепова. А после того, как вступили
— Временный Комитет Государственной Думы заявил, что берет власть в свои руки!
— Пожар в полицейской канцелярии в Гнездниковском! Жгут архивы, не дают тушить!
— Отправьте туда отряд, восстановите порядок.
— Петропавловская крепость под контролем!
— Отряд Савеловской дороги взял Бутырку, политические освобождены!
Эге-ге-гей!
Под вечер пришло еще два сообщения — в Питере Юра Ломоносов, участник “великого ограбления поезда”, занял от имени Думы МПС. Вот это очень здорово, у путейцев же собственная телеграфная сеть! Та же Дума арестовала генерала Хабалова и назначила вместо него Корнилова.
Но Мрозовский в Москве не сдавался — с утра по всему городу пытались расклеить объявления:
По высочайшему Его Императорского Величества повелению объявляю город Москву с 6-го сего ноября состоящим на осадном положении. Запрещаются всякого рода сходбища и собрания и всякого рода уличные демонстрации.
И — как в песок. Никого это не испугало, не взволновало и не заставило сидеть дома. Пшик. Через пару часов бумажки оборвали, а с улиц окончательно исчезли городовые, что было хорошо заметно, когда я после первой ночевки в Сокольниках возвращался на Театральную площадь. Раньше-то они торчали посреди перекрестков, направляя движение, и стали настолько привычной деталью ландшафта, что их отсутствие резало глаз.
В Совете шла уже нормальная рабочая суета. Мне сунули сводку за прошедшее время — Британия и Франция
признали Временный комитет Думы, в Кронштадте матросы избрали Центробалт, царский поезд выехал из Ставки в Петроград.Да, пора, надо и нашим выбираться из Стокгольма. Нас ждут великие дела, тем более, что все проходит гораздо уверенней и организованней, чем в первую революцию.
— Товарищи, я в Центросоюз!
— Охрану возьмите.
— Не маленький, справлюсь.
— Знаете что, Михаил Дмитриевич, — придержал меня Митя, — не время лихачить. Возьмите охрану.
И этот мальчик вырос. Я кивнул, и двое торпедовцев в портупеях поверх пальто пошли со мной.
Город переливался красным — флагами, бантами, ленточками…
Митинги на каждом углу, крики “Ура!”, “Свобода!”
Мы специально подъехали к памятнику Александру III у храма Христа Спасителя. Прямо на царских коленях стоял очередной оратор:
— Товарищи! Отсюда, с этого чугунного кресла на вас глядит то чугунное засилье веков, тяжелый, железный режим, то, что перековывало свободу нашу в цепи, что проповедовало рабство и держало Россию в кандалах… Товарищи…
— Ура! Качать! Свобода!
Э-ге-гей!
В Центросоюзе тоже дребезжали телефоны и витало ощущение стремительной победы.
Дозвонился Савинков — арестованных жандармов поместили на освободившиеся места в Бутырку. В Петрограде взяты под стражу некоторые министры и члены Государственного совета. Царский поезд доехал до штаба Северного фронта в Двинске и там застрял.
Э-ге-гей!
Хотелось петь и орать нечеловеческим голосом.
Николай отрекся седьмого ноября, как по заказу.
Конец третьей книги