Порочный миллиардер

Когда он, наконец, стал достаточно взрослым, чтобы записаться в армию, он без колебаний, как и его старший брат, подал заявку на обучение в морские котики. Это было тяжело, жестоко, и он наслаждался каждой секундой, наслаждаясь дисциплиной, которая требовалась, наслаждаясь тем, как она давила на него и умственно, и физически. Он закончил обучение с лучшими результатами за последние пять лет, даже лучше, чем Вэн. Но он отказался от командного поста, направившись прямиком на снайперскую подготовку. Ему нужны были сосредоточенность и дисциплина, необходимые снайперу, и он не хотел делать ничего другого. И он до сих пор не хотел.

Он нанес еще один удар по мешку и почувствовал покалывание в затылке.

Безумие, что он так остро ощущает ее присутствие, даже здесь, даже когда выбивает дерьмо из мешка перед собой. Тем не менее, он чувствовал.

– Извини, что прерываю, но у меня вопрос, - тихо сказала Грейс, стоя в дверях.

Он не поднял глаз, сосредоточившись на груше, отведя руку, чтобы сделать еще один хук левой.

– В чем дело?

– Как ты узнал? Я имею в виду о Гриффине?

Не было никаких причин не говорить ей.

– Мой отец умер две недели назад, - сказал он ровным голосом.
– он оставил мне письмо. И файл, который включал информацию, которую я показал тебе на телефоне, фотографии, финансовые выписки, переписку, - Лукас нанес еще один удар по груше, и пустота внутри него отозвалась эхом, когда он ударил кулаком по тяжелому брезенту. Он ничего не почувствовал, узнав о смерти Ноя, и это не изменилось. Старику было на него наплевать, и это чувство было взаимным.
– В письме говорилось, что ты в опасности и что я должен защитить тебя.

– Твой отец?
– голос Грейс был полон шока.
– Но... как он узнал?

– Не знаю. Человек, на которого работал Гриффин, - на этот раз правый хук в сторону, - Чезаре Де Сантис. Был врагом отца. Полагаю, отец следил за его незаконной деятельностью.

– Но почему твой отец заботится обо мне?
– она казалась искренне озадаченной.
– Я видела его только один раз. В тот раз ты пригласил Гриффина и меня на вечеринку в саду.

Лукас не понимал, почему отец проявил такой интерес к одному из служащих своего врага и к жене, которую тот оставил. Он провел последнюю неделю или около того, пытаясь разгадать мотивы Ноя Тейта, и все еще не понимал, почему защита Грейс была так важна.

– Понятия не имею, - Лукас нанес еще один удар, звук его кулака, ударившего по мешку, доставил ему глубокое удовлетворение, которое он всегда находил невозможным описать.
– Это не имеет значения. Ты в опасности, я защищаю тебя. Конец истории.

На это она ничего не ответила, но он знал, что она все еще здесь, потому что ощущение ее присутствия распространялось по его спине, как будто электрический ток каким-то образом переместился и теперь сконцентрировался прямо на позвоночнике.

Это отвлекало. Что было полной противоположностью тому, что он пытался сделать здесь.

Наконец Лукас опустил кулаки, его дыхание замедлилось, но не настолько, потому что в последнее время ему приходилось тяжело дышать, и повернулся к двери.

Она должна уйти. Сейчас.

* * *

В тот момент, когда Грейс толкнула дверь спортзала, она поняла, что совершила ошибку.

Лукас, одетый только в тренировочные шорты и майку, стоял перед боксерской грушей, его кулаки врезались в брезент, как отбойные молотки. Его золотистая кожа блестела от пота, майка прилипла к телу, обтягивая самые невероятные мышцы, которые она когда-либо видела в своей жизни. Он посрамил даже Гриффина, а Гриффин был в отличной форме.

Секунду все, на что она была способна, это стоять и смотреть на него. Не в силах оторвать взгляд от того, как светилась его кожа от света, льющегося из окон. Он стал еще больше похож на того сурового Ангела-воина, каким она его себе представляла.

Нет. Это было неправильно. Сейчас он не был похож на небесное существо. Да, он все еще был красив, но это была другая красота. Золотистая кожа и темно-золотистые волосы, широкие плечи и тонкая талия, сильные руки, с силой вонзающие кулаки в боксерскую грушу. Мускулистый и гладкий, как большой кот. Теперь это была грубая, животная красота. Свирепая, сильная и совсем не похожая на холод.

И, возможно, так было еще хуже.

Было что-то в том, как он ударял по мешку с песком, что она не могла понять. Его удары были точными, и все же в окружающей его энергии была какая-то дикость, горячая, неистовая энергия. Его губы растянулись в гримасе, выразительные черты лица были сжаты в жесткие, яростные линии. Как будто мешок был источником всего зла, и он пытался забить его кулаками до смерти.

Вот в чем проблема экстремального холода и экстремальной жары. Иногда их было трудно отличить друг от друга.

Она стояла и смотрела на него, совершенно загипнотизированная, забыв, зачем вообще пришла сюда, поэтому сказала первое, что пришло ей в голову, - вопрос о том, как он узнал о Гриффине.

Объяснение насчет его отца показалось ей странным, поскольку, хоть она и встречалась с Ноем и даже мило побеседовала с ним об искусстве, она не могла даже предположить, почему он поручил своему сыну защищать ее. Даже учитывая связь Гриффина с его врагом.

Это казалось... странным.

То, что Лукас просто взял на себя ответственность, не споря, тоже казалось странным. А может, и нет. Он был солдатом - нет, оставим это, он служил во флоте, что делало его моряком, - и подчиняться приказам - это то, что делают военные.

Тебе лучше убраться отсюда сейчас же.

Лукас нанес еще один удар, и она поймала себя на том, что наблюдает за его гибкой грацией, плавной и элегантной, за гибкостью и расслабленностью его мускулов.

Она все еще не могла поверить, что взяла и обняла его. Ее переполняла такая сильная благодарность за то, что он пошел и принес ее картины. Что не оставит их на растерзание или уничтожение тем, кто охотится за ней, потому что люди, в конце концов, могли уничтожить их. Нет, холсты будут спасены, потому что Лукас решил принести их сюда. И не только их, он привез с собой все ее художественные принадлежности.

По какой-то причине он передумал ради нее, и так как он, казалось, не хотел слышать ее благодарности, она дала ему знать другим способом. Объятиями.

Но как только она обняла его, то поняла, что поступила неправильно. Он оцепенел в ее руках, его мышцы напряглись, он держал себя так неподвижно, словно она обнимал мраморную статую. И то тревожное чувство, которое охватило ее в квартире, когда он прижимал ее к стене, снова охватило ее. Беспокойное и жаркое. Ей захотелось прижать ладони к его груди, надавить на нее, испытать на силу все эти мускулы. Снять черную кожу и посмотреть, как он выглядит под ней.