Порочный миллиардер

Наконец что-то промелькнуло в его взгляде, но исчезло так быстро, что она не успела понять, что именно.

– Это не имеет к тебе никакого отношения.

– Если это не имеет ко мне никакого отношения, тогда не имеет значения, скажешь ты мне или нет.

Он ничего не сказал, его красивое лицо было напряженным и жестким. Не дав ей ничего, кроме льда и снега морозной зимы.

Она не знала, какой инстинкт заставил ее потянуться к нему, особенно когда ее прикосновение заставило его отпрянуть. Но тем не менее она сделала это, положив руки на его обнаженную грудь, прижав ладони к его горячей коже, как будто тепло ее прикосновения могло разморозить его. И она посмотрела прямо в его ледяные голубые глаза.

– Расскажи мне, - тихо попросила она.
– Ты помог мне прошлой ночью. Позволь мне сделать то же самое для тебя.

Он стоял совершенно неподвижно, но напряжение исходило от него, глаза блестели. Он выглядел как человек, сражающийся с чем-то бесконечно более могущественным, чем он сам, и знающий, что терпит неудачу, но все равно продолжающий сражаться. Словно сдерживаешь прилив или не даешь солнцу взойти.

Он молчал так долго, что она подумала, что не сможет до него достучаться. Потом, когда она уже решила, что он не собирается ничего говорить, он ответил.

Но это был совсем не тот ответ, которого она ожидала.

– Лошади?

– На ранчо, - его взгляд внезапно сфокусировался на ней, так пристально, что она едва могла дышать.
– Мне снился огонь, который я разжег. Дым и жар. Крики лошадей... они звучали как люди, знаешь? Они звучали как крики людей, - он внезапно остановился, и не было никакого предупреждения. Он потянулся к ней, схватил за плечи и притянул к себе. Затем его губы прижались к ее губам в таком отчаянном поцелуе, что у нее перехватило дыхание.

* * *

Лукас не понимал, что делает. Где-то между тем, как она преградила ему путь к лифту, и тем, как ее рука прижалась к его груди, обжигая его изнутри и снаружи, он потерял... что-то. Его способность отстраняться, полностью отключать свои эмоции, держать себя под контролем. Что бы это ни было, он потерял это.

Он думал, что остался холодным. Конечно, кошмар, который разбудил его в час ночи, не помог, и еще потому, что он не смог больше заснуть, и провел все оставшиеся предрассветные часы в спортзале, затем расхаживал по гостиной, прокручивая в голове всевозможные планы, а затем отправил по электронной почте несколько контактов. И все это, вероятно, не принесло ему никакого успокоения.

Но он думал, что с ним все в порядке. Ему позвонили. Видимо тот придурок, лже-коп, все-таки сделал свою часть сделки и передал сообщение Лукаса. Два дня на то, чтобы собрать деньги и добраться до места высадки. Он не дал этому засранцу - очевидно, самому Оливейре - времени ответить, потому что сделал свой ход. Вернее, он собирался сделать свой ход, поскольку его настоящий план не предполагал обмена деньгами с международными преступниками. Нет, у него была другая идея. Все, что ему было нужно, это подождать ответы на те пару отправленных им писем, прежде чем что-то предпринять.

Но он услышал тихое дыхание Грейс в тишине комнаты и понял, что она была там довольно долго, наблюдая за ним. И наверняка слышала его разговор.

Затем она прикоснулась к нему, доказывая, насколько все это было большой ложью.

Он думал, что лучший способ справиться со всем - отправиться пострелять. Дистанцироваться от нее, сфокусироваться на цели, как он делал это в Вайоминге, а не на бурлящей массе эмоций внутри него.

Но она не смирилась с этим, потому что Грейс не привыкла сдаваться. Она встала между ним и лифтом и потребовала объяснить, что происходит. Он не собирался этого делать, потому что рассказать ей было бы равносильно тому, чтобы открыть этот эмоциональный кран, а если бы он это сделал, то знал, что никогда не сможет потом его перекрыть. Все, о чем он думал, - это как помягче отодвинуть ее в сторону.

Она снова прикоснулась к нему. Положила руку на его обнаженную грудь и прижалась к нему, ее прекрасные глаза были полны тепла и заботы. Он был очень хорош в том, чтобы держать людей на расстоянии. Никто не хотел находиться рядом с человеком холодным и бесчувственным, который никогда не улыбается и не болтает о пустяках. Но каким-то образом Грейс проникла в него, ее тепло, ее неугомонная страсть, ее беспечность. Ее живые эмоции. И хотя он знал, что не должен говорить ей, он рассказал все. Потому что какая-то глубокая часть его души устала держать людей на расстоянии. Устала от одиночества. Он устал сам с этим разбираться.

Он хотел впустить кого-нибудь. Он хотел с кем-нибудь поговорить.

Поэтому он рассказал ей о своем сне, о криках, которые все еще звучали в его голове, о страхе, который, казалось, схватил его за горло и не отпускал. Ее глаза расширились, прелестные губки раскрылись в изумлении, и вдруг он понял, что говорить стало для него слишком. Был только один способ заглушить крики в своей голове. С ней.

На этот раз это не было сознательным решением. Это был инстинкт. И какая-то часть его - та, что всегда старалась держать себя в руках, - отчаянно вцепилась в него, пытаясь оттащить его назад.

Но было уже поздно. Ее губы были на его губах, она была горячей и сладкой, и он хотел потерять себя в ней. Забыть все те крики. Направить весь свой страх, боль и гнев, которые он не понимал, в нее.

Это был неистовый, голодный, дикий поцелуй. Невозможный, неконтролируемый.

Желание бушевало в нем, как будто прорвало плотину, и он тонул в этом потоке.

Он не мог удержаться от того, чтобы не опустошить ее рот, проникая языком глубоко внутрь, в то время как его пальцы крепко вцепились в хрупкую кожу ее рук. На вкус она была восхитительна и в то же время напоминала о том, как он голоден и отчаянно нуждается в большем.

Она тут же растаяла в его объятиях, и когда он задрал ее платье выше талии, даже не попыталась остановить его. Даже когда он прижал ее к ближайшей стене, обхватив одной рукой ее колено, а другой обернул ее ногу вокруг своей талии, открывая ее для себя.

Удерживая ее рот под своим, он скользнул руками между ее бедер, обнаружив, что на ней нет нижнего белья, а ее киска была горячей и скользкой. Она дернулась от его прикосновения, и он сильнее прижал ее к стене, придавливая всем своим телом, нуждаясь в каждом дюйме ее тела.

Ее руки легли ему на плечи, поглаживая, как будто он сам был одной из этих перепуганных лошадей, пытаясь успокоить его. Но он не чувствовал себя успокоенным. Он чувствовал только большее отчаяние.

Прижав ее к стене, он разорвал ее платье, обнажая ее идеальные маленькие сиськи, а затем, оторвавшись от ее губ, приподнял ее выше, так что ее соски были прямо напротив его лица. Затем он наклонился и накрыл один своим ртом, желая, чтобы вкус ее кожи прогнал остатки кошмара. Желая, чтобы ее крики заглушили крики лошадей. Его совесть и чувство вины кричали вместе с ними.