Портфолио в багровых тонах

Пошло-поехало, о справедливости заныла Тома, если бы только о всеобщей, а то ведь справедливость должна достаться одной ей. Сытая допьяна Ася, не любившая общество моделей, но и не считавшая себя лучше той же Томы с Соней, в это время думала о Мариночке: ну и устроит она взбучку.

14

Ночь Ольга провела в автомобиле. А муж, сволочь, остался ночевать в квартире девочки-любовницы. Юной, прекрасной и холодноватой, как первый снег, что так притягивает недоумков, возомнивших, будто они голубая мечта всякой молоденькой хищницы. Провела — не значит спала, какой тут сон — сидя в кресле и с тяжелыми мыслями: останется одна, без средств, что будет с детьми, вдруг Паша отберет их? А спроси ее: зачем следишь за мужем, чего хочешь добиться и, главное, каким способом, — разве она ответит? Ужас в том, что отчаяние пока еще слишком велико и не позволяло определиться с целью. Ольга с упорством мазохиста преследовала мужа с любовницей, которой, конечно, проигрывала во всем, не зная, зачем это делает. Ну да, не знает — так тоже бывает. Вот и утро настало, Оля смотрела на окна Лены, смотрела на занавески, надуваемые ветром, представляя любовников, объятия, поцелуи…

На самом деле Лена и Павел пили утренний кофе после заурядной яичницы с беконом, пили в молчании. Так ведь общих тем нет, как их не ищи, а Павел искал, чем бы зацепить ее. Но Ленка каждую свободную минуту книжки читает, он за всю жизнь если и прочел до конца штуки три, то было это в четвертом или пятом классе. Зато умеет зарабатывать и считать бабки. Ну, каждому своя игрушка. И Лена его игрушка, а вот он — не ее. Она сидела напротив с отсутствующим видом и пила кофе, если Павел что-то попросит — подаст, потом снова уйдет в себя, будто его здесь нет.

— Сыр у нас есть? — проверил он.

Услышала. Встала, достала из холодильника сыр, нарезала и поставила на стол, потом села и как отключилась. Он оказался прав, хоть в психологи иди! Иногда эта холодная вежливость выводила его из себя, он мог кинуть в нее тарелку, Лена в ответ — ничего, ноль эмоций, приберет и не упрекнет. Все делается (от уборки до секса) с королевской покорностью, тем самым она — над ним. Павел ее содержит, а она… она — над. В это неуютное утро постепенно заканчивалось терпение, эх, ахнуть бы кулаком по столу, чтобы посуда аж до потолка подскочила, а Лену выгнать… хотя идти ей, в сущности, некуда. Агрессия нахлынула некстати, да и не собирался он ссориться, это обида кровь мутит. Выручил звонок в дверь. Лена подскочила, но Павел успел схватить ее за руку и усадить:

— Сиди, сам открою.

С отцом девушки он знаком, случалось, выдавал этому манипулятору несколько бумажек, однако не баловал. Федосов бизнесмен и ошибочно думал: дам один раз бабок, и попрошайка отвянет, ведь закон «купил-продал» правит миром. Евгений Ильич оказался свободен от всех законов и, можно сказать, продавал дочь раз в квартал (рад был бы делать это раз в неделю, да не получалось), впрочем, эта семья все равно стабильно доила его.

— Что? — коротко спросил Павел.

— Хороший халатик.

Евгений Ильич дотронулся до воротника темно-зеленого бархатного халата, Павел резко сбросил его руку и не пригласил на утренний чай-кофе. Незваный гость прекрасно осведомлен о жлобских манерах зятя, посему не смутился, а решительно потеснил его, заинтриговав загадочной интонацией:

— Пошли что-то покажу. Идем, идем…

Когда они вошли в кухню, Лена, увидев родного папу, подскочила:

— Ты?!

Папа повелительно махнул рукой, дескать, не мешай, быстро подошел к окну и, придерживая занавеску, подозвал Павла:

— Иди-ка, посмотри. (Тот, разумеется, подошел.) Не узнаешь машинку? Чуть левее… между джипом и «Ладой»… Взгляни на номера. Узнаешь?

— Что за номера, чьи? — протиснулась между ними Лена.

— Его жена сидит в машине и смотрит на эти окна, — отчего-то весело доложил папа. — Я прошел мимо, поздоровался, но она не увидела меня. Все ее внимание сосредоточено на этих окнах.

Федосов стал похож на быка, которому только что вставили кольцо в нос без анестезии, при этом прибили к земле копыта, чтоб не убежал. Отреагировала бурно Лена, а не Паша, Лена, которую мало кто видел разбушевавшейся, включая родного отца:

— Ты зачем пришел? Заложить его жену? Ради нескольких сотен, на которые купишь пару бутылок? Так дешево? Ты очень плохой человек, сожалею, что у меня такой отец. А когда-то я знала тебя другим — талантливым, добрым и сильным, с которым ничего не боялась. И никого. Сейчас вижу жалкое ничтожество, и мне страшно. Ты не мой отец, моего подменили инопланетяне.

В запале Лена ушла в комнату, не прошло и минуты — вернулась, успев переодеться, и ультимативным тоном сказала Павлу:

— Если дашь ему денег… — На секунду задумалась, чем бы пригрозить, сообразила так же быстро, как и переоделась: — Я уйду.

— Куда? — промямлил Павел, глядя вниз, на высунутый из-за джипа нос знакомого авто. Зависшая пауза заставила его перевести глаза на отца Лены — не к нему же в бывшую мастерскую, где нет даже канализации, уйдет она.

— На улицу, — бросила Лена. — Буду спать на скамейке. В парке.

С нее станется. Лена ушла, хлопнув дверью, а Павел, придерживая занавеску, выглянул на улицу, полагая, что девушка побежит к Ольге. Надо что-то предпринять, а что? Честно говоря, Паша — смелый мэн с приставкой супер, потому что залепить кулаком в лоб для него не проблема, но сейчас он растерялся.

— Не подойдет к твоей, — заверил Евгений Ильич, раскусив незаконного зятя. — Не бойся.

— Какой смысл бояться теперь? — произнес Павел, все еще глядя через окно вниз. Нет, Лена ушла в другую сторону. Ольга не поехала за ней, он успокоился и сел на место. — Пить, блин, будешь? Коньяк, блин?

— Можно, — согласился Евгений Ильич, плюхнувшись на стул дочери и потирая руки. — Хотя обычно я по вечерам принимаю, чтоб уснуть. Слышь, если жена следит за пассией мужа, она что-то дурное затевает? Я ж предупредить! Но Ленка взбесилась… Не так все вышло.

— Ну да. Ну да.

Павел разлил по рюмкам коньяк, выпили, как пьют, когда на душе паршиво, мрачно, в этом случае спиртное не помогает, а лишь усугубляет депрессию. Если честно, оба одинаковы, один не лучше другого. Федосов вдруг осознал это, хотя аналитическим умом никогда не блистал, но и подобных людей изредка все же посещает прозрение, просвещая их. Под воздействием прозрения он и сказал с особой горечью, свойственной людям разочаровавшимся:

— Не любит она нас.

— Так вроде не за что, — не утешил папа Лены.

Все человеческое не чуждо людям Пашиного склада, только ненадолго: как накрыло, так и схлынет. Внезапно он разозлился, резко придвинул бутылку к Евгению Ильичу, зло рявкнув:

— Забирай и проваливай.

И кто же откажется от халявы по высоким ценам? Не Евгений Ильич, нет. Предвидя славный денек, когда отпустит безнадега и в голове закишат творческие идеи, поддерживаемые верной подругой — женой, он спускался по лестнице, насвистывая. Как ни стремилась душа расслабиться в домашней обстановке, а Евгений Ильич не отказал себе в удовольствии подсмотреть из-за угла — состоится встреча с женой или Паша струсит спуститься? Ждал долго, да не суждено было посмотреть «концерт».