Портрет кавалера в голубом камзоле

Художник волновался, у него все валилось из рук. Уголек сломался, краски не ложились, как положено, на холст.

– Одного сеанса будет мало, – сообщил он заказчику. – Вам придется приехать еще раза два-три.

– Я не требую точного сходства, – заявил молодой господин. – Главное, чтобы все детали нашли отражение на портрете.

– Какие детали? – не понял Тихон.

– Все!

Художник не решился переспрашивать и тем более возражать. Он тщательно переносил на полотно каждую пуговку, каждую прядь волос, каждую складочку на камзоле позирующего человека. Сколько длился сеанс, Тихон потом не мог вспомнить, как ни старался. Заказчик, кажется, не испытывал неудобств от пребывания в одной и той же позе, не выказывал признаков усталости, скуки или недовольства. Он молчал и не тяготился этим молчанием. У Тихона дрожали пальцы. Он перестал слышать звуки, которые доносились со двора в открытое окно, перестал замечать комнату и все, что его окружало, сосредоточившись на работе. Незнакомец наводил на него необъяснимый страх.

– Ты не переживай, голубчик, – нарушил молчание тот. – Бог с ним, с лицом. Главное, детальки не пропусти.

Будь на молодом господине ордена или иные награды, Тихона не удивила бы его просьба. Впрочем, ему следует не рассуждать, а рисовать.

Утомившись, художник предложил сделать перерыв. Его лоб покрывала испарина, голова кружилась. Молчаливый заказчик только посмеивался и с видом заговорщика подмигивал ему желтым глазом. Тихону никогда не встречались такие глаза. Должно быть, это прямые солнечные лучи придавали карим глазам позирующего янтарный оттенок.

Господин поднялся на ноги, с хрустом потянулся и подошел к мольберту:

– Дай-ка взглянуть… Ну, что ж, весьма недурно… весьма! А ты молодец, Тихон!

«Откуда ему известно мое имя? – удивился художник. – Он меня не спрашивал, а сам я не назывался…»

Молодой человек в голубом камзоле постоял, любуясь своим изображением, еще раз похвалил Тихона и протянул ему горсть золотых монет:

– Это тебе за работу, братец. Бери, бери… не робей.

– Портрет еще не окончен… – смутился Тихон.

– Не беда. Закончишь.

– Нужны два или три сеанса, тогда…

– Мне все понравилось, – перебил незнакомец. – Главное ты уловил, а остальное по памяти допишешь. У тебя хорошая память?

– Не жалуюсь…

– Вот и отлично! – обрадовался господин. – Я знал, к кому обратиться. Мой портрет займет достойное место в галерее твоего хозяина.

Художник растерялся. Кто ж позволит вешать работу Тихона Лопатина рядом с полотнами признанных мастеров?

– Не сомневайся! – похлопал его по плечу заказчик. – Портрет будет висеть там, где ему положено. А сильные мира сего станут нарочно приходить в галерею, чтобы поглядеть на меня.

«Да он сумасшедший, – подумал Тихон, пряча золото в карман штанов. – Его слова нельзя принимать всерьез! В конце концов, какое мне дело до судьбы портрета? Это уж не моя забота…»

– Правильно, – кивнул господин и повторил: – Молодец, Тихон. Деньгами-то не обидел я тебя?

– Не обидели…

– Ну, бывай! Не поминай лихом…

Портрет щедрого и самоуверенного незнакомца Лопатин дописал по памяти, ибо заказчик позировать больше не являлся, вероятно, сочтя это излишним.

Полотно вышло на редкость удачное, – облик молодого господина удалось передать с живостью и сходством. Удлиненное бледное лицо, сжатые губы, упрямый подбородок, ускользающий взгляд янтарных глаз, вьющиеся темные волосы до плеч, сложенные на груди руки с изящными тонкими пальцами. Все детали – воротник, кружевное жабо, пуговицы кафтана, кольцо на руке – художник выписал с обещанной тщательностью. Он остался доволен плодом своего труда. Одного только Тихон сделать не решался, – повесить портрет на стену, как велел заказчик. Да и рамки достойной не оказалось.

Пришлось обратиться к резчикам по дереву. Те согласились сработать багет не хуже иноземного, покрыли позолотой – не отличишь от бронзы. В богатой раме портрет заиграл всеми красками, а зрачки изображенного на нем господина удовлетворенно заблестели. В какой-то момент Тихону показалось, что тот подмигивает ему желтым глазом, – словно их теперь связывала некая общая тайна…

Живописец перекрестился и по-крестьянски сплюнул на все четыре стороны. Так-то оно вернее будет. Он слышал, что порой бесы имеют привычку перескакивать от одного человека к другому, – безумие заразно. Так это или нет, Тихон не знал, но на всякий случай перестал заходить в комнату, где украдкой повесил портрет.

«В галерее ему все же не место, – подумал он. – А тут в самый раз будет».

Ни управляющий, ни отделочники, ни другие художники, расписывающие стены и потолки дворца, словно и не заметили появления безымянной картины. Никто Тихона ни о чем не спрашивал, – даже хозяин, который приезжал осматривать поместье и поторапливал работников. Ему не терпелось перебраться в новые хоромы вместе с ненаглядной Прасковьей, поскорее увезти ее из Кускова, где каждое воспоминание причиняло боль и тоску.

– Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство, – заискивающе семенил следом за барином управляющий. – Все стараются, поспешают…

Придирчивый Шереметев обошел все уголки дворца, отдавал указания, приказывал исправить недочеты, выбирал мебель, зеркала, гобелены и светильники для внутреннего убранства сих поистине царских чертогов… однако не обратил ни малейшего внимания на портрет кисти скромного Тихона Лопатина, который звезд с неба не хватал и служил подмастерьем у более известных живописцев.

После отъезда грозного и требовательного Николая Петровича художник успокоился. Он понял, что опасность миновала. Незнакомец как в воду глядел, – его портрет попал в коллекцию графа и не вызвал ни подозрений, ни протеста.

Зато у самого Лопатина начались неприятности. Он перестал спать, его одолевали ужасные видения. Особенно мучила его сцена смерти Параши… Раз за разом разворачивалась перед ним одна и та же картина: бледное лицо актрисы в гробу, плачущие подруги ее… почерневший от горя граф…