Посланники Великого Альмы

Но это было лишь феерической игрой слабо потрескивающих факелов, которые держали в руках подавленные величием золота испанские солдаты. Беспокойные желто-красные языки пламени метались из стороны в сторону, оживляя благородный металл. От этого он представлялся воспаленным умам олицетворением жизни. Или её возрождением. Или — продолжением. Но продолжением счастливым и беззаботным. Нет, это все-таки было рождение. Зачатие произошло на берегах порта Кадиса, когда сотни сладострастных рассказов о богатстве далекого края изнасиловали их умы, а великое таинство рождения произошло в темной пещере под громкий стон воды и — очищающий этот грех — отблеск жаркого огня.

Теперь золота было много. Дон Иларио, прикидывая, отсек пятую часть, а остальное поделил на двести неровных, естественно, частей. Его доля была гораздо больше, чем любая другая, но все равно она стала казаться ему маленькой. Тем паче сравнивать было с чем.

Возвращаясь в город, командор остановил коня на прииске и долго смотрел на темные шахты, где совсем недавно трудились рабочие-альмаеки. Теперь их нет. Чтобы увеличить свою долю, которую так резко урезали лучистые глаза королевы, да столько же загребли жадные руки его компаньонов и, напоследок, растащили по кускам желчные солдаты, дон Иларио решил возобновить работы на руднике. Сейчас, когда его богатство было осязаемым и — конечно, не совсем — достаточным, он вдруг вспомнил, что является в этом далеком краю посланником, наместником Их Величеств короля и королевы Испании и ему придется исполнять их волю. Он тронул коня, и иноходец плавно припустил к городу.

Расположившись на троне, который стал больше походить на огромное кресло, когда с него сняли козырек, дон Иларио вызвал к себе Хуана Фернандеса. Молодой идальго, так успешно справившийся с ролью учителя испанского языка, был возведен командором в писари ещё до боевого похода в страну альмаеков.

Командор не хотел устраивать торжественного собрания и говорить перед войском пышных речей. Он усадил Фернандеса на лавку и велел подготовить документ под его диктовку. Расхаживая по просторному залу, он неторопливо диктовал, а писарь облачал его слова в красивую вязь мелкого почерка на бумаге.

— Прочти, — велел дон Иларио, когда документ был готов.

Хуан Фернандес встал и, откашлявшись, громко произнес следующее:

— «Именем Их Величеств короля и королевы Испании, а также волею сеньора губернатора Индий Николаса Овандо я, Хуан де Иларио, рожденный в городе Эсихе, повелеваю:

Первое.

Считать открытые мною земли, кои начинаются у слияния Пресного моря и реки, называемой индейцами Топажос, а мною названной Великий Путь, и простирающиеся на юг на 100 лиг, собственностью Испании. Присоединяю также к испанской территории и город индейского народа альмаеков, который пал к ногам Их Величеств после тяжкого боя и огромных потерь в человеческих жизнях подданных Их Величеств короля и королевы. Народ, отказавшийся выполнить их волю, выступивший против нас многотысячным войском, был наказан карающей десницей Господней. Присоединяю и золотые рудники, на которых повелеваю возобновить работы.

Второе.

Считать собственностью Их Монарших Величеств пятую часть добытого нами золота (опись прилагается).

Третье.

Повелеваю коренным жителям, населяющим вышеназванные земли, чтить и уважать своих господ — короля и королеву, чьими подданными они являются с момента выхода сего требования.

Четвертое.

Данной мне Их Величествами властью заверяю касиков и старейшин племен, что за неподчинение и ослушание они будут наказаны самым строжайшим образом, вплоть до отправки женщин и детей этих племен на невольничьи рынки Испании.

Сердцем этого документа является воля короля и королевы, а душой святая Библия, кою, подписывая сей документ, я держу в руках.

Я, Хуан де Иларио.

По приказу Хуана де Иларио, эскривано Хуан Фернандес.

15 ноября 1503 года».

— Коротко, — пробормотал командор, — но, надеюсь, я ничего не упустил. Завтра зачитайте мой приказ войску. А сейчас пригласите ко мне Диего де Арана, Мартина Сармьенто, Гарсию Кристоваля, потом этого… черт, постоянно забываю его имя… Горвалана и Раула Кортеса. Идите, Фернандес, и возвращайтесь вместе с ними.

2

— Сеньоры, — начал дон Иларио, когда приглашенные расселись на сапотовые скамьи, — хочу вынести на ваш суд некоторые соображения. Но для начала ознакомьтесь с одним документом. Пожалуйста, сеньор Фернандес.

После того как писарь эскадры умолк, во дворце повисла тишина. Подобного документа все ждали давно, чтобы по возвращении в Испанию не было разговоров и обвинений в адрес «строптивого» войска Хуана де Иларио, дерзнувшего пойти против воли монархов, или, по крайней мере, говоря языком командора, допустить к царствующим особам некорректные действия. Поэтому все, исключая разве что самонадеянного Раула Кортеса, если не облегченно, то явно одобрительно выдохнули и дружно закивали головами. Как-никак, а возвращение домой — не за горами. И какое возвращение! Под торжественные звуки золотых труб!

— Итак, сеньоры, предложение с последующим продолжением. — Дон Иларио скривил в усмешке тонкие губы. — Если вы внимательно слушали сеньора Фернандеса, — речь пойдет о пункте первом этого документа. В самом его конце я как бы вскользь упомянул о золотых рудниках и приказе на возобновление работ. На самом же деле — это не простое поминание прииска, это нам с вами серьезный довод обосноваться здесь ещё на некоторое время. Что бы вы подумали о сроке, ну, скажем, в один год?

Мартин Сармьенто и Диего де Аран переглянулись, на их лицах ничего не отразилось, как дон Иларио ни вглядывался. Родриго Горвалан беспокойно заерзал на лавке, а Кортес в знак одобрения наклонил голову. Слово взял Гарсия Кристоваль.

— Я согласен с доном Хуаном. Не покажется ли кому-то, я имею в виду подхалимов и деляг, которых хватает в стане царедворцев, что наш так рано закончившийся поход был легкой прогулкой? Про нас будут распускать сплетни, что мы — лишь удачливые люди, а не доблестные воины Их Величеств, добывшие золото в тяжелых боях, проливая кровь и теряя товарищей. Я лично не собираюсь по возвращении доказывать обратное, потому что ценю свое достоинство воина. В битве за город я получил девять ранений.

— Ваши опасения, сеньор Кристоваль, небезосновательны, — согласился с ним командор.

— Выходит, мы должны отсидеться, так что ли? — язвительно заметил Родриго Горвалан. — Потянуть время, которое сработает на наш якобы авторитет?

— Если хотите, да, — зло отозвался Кристоваль, не любивший мягкотелого финансиста. Он с открытой неприязнью смотрел на эту пародию солдата: с мясистым носом и таким же задом; кожаный панцирь кирасы на нем смотрелся седлом. И вообще, что-то в облике Горвалана напоминало ему лошадь.

Дон Иларио поддержал Гарсию Кристоваля и добавил:

— Но главная причина опять же в золоте. Представляете, сколько его ещё можно добыть на прииске и на реке!

— А если мы вернемся сейчас, — вставил Кортес, — то сюда ринутся тысячи. И Рио-Рико будет уже не наша, прииск станет чужим, и то золото, которое мы не возьмем сейчас, достанется другим. Тем более, сеньор Горвалан, что сроки нашего похода установлены в пределах двух лет.

— В пределах, молодой человек, в пределах, — ехидно отозвался Горвалан. — Это не значит, что мы обязаны ступить на родную землю день в день.

Кортес мрачно посмотрел на него.

— Вы тяжелый человек, Горвалан.