Чтение онлайн

ЖАНРЫ

После долго и счастливо
Шрифт:

— Как ты вообще можешь спрашивать меня о таком? — его голос срывается, на подбородке дёргается мускул.

Я вырываюсь из его объятий, ударившись о комод позади меня.

— Т-ты ведёшь себя иначе. Ты выглядишь иначе. Ты сделался более подтянутым и привлекательным… Стоп. Ну то есть. Дерьмо, — я прикрываю лицо ладонью, смущаясь этой оговорки и сердясь из-за того, что его поведение причиняет мне такую боль, но моё тело безусловно горит от его прикосновений.

Он приподнимает брови.

— Фрейя, я ужасно нерегулярен в плане тренировок. Времени нет. Я настолько занят, что забываю поесть. Я неизбежно потерял вес.

— Вот именно! — я цепляюсь за это, благодаря свои счастливые бл*дские

звёзды, раз он не заострил внимание на том, что я считаю его привлекательным. — Ты занят. Постоянно. И ты спешно завершаешь разговор, когда я вхожу в комнату. Это, типа, классические признаки экзистенциального кризиса, перешедшего в измену. И ты мне не ответил.

— Потому что это вообще не заслуживает ответа, — произносит он опасно тихо, и в его голосе слышится боль. — Разумеется, я тебе не изменяю, Фрейя! — он подаётся ближе, и я отшатываюсь, но наши тела всё равно соприкасаются. Жёсткие линии его тела скользят по моим мягким изгибам. — Ты думаешь, я захотел бы кого-то другого, помимо тебя?

По моей щеке скатывается слеза. Раньше я могла безоговорочно ответить на такой вопрос.

— Я не знаю.

Он хмурится, его лицо искажается от боли.

— Фрейя, я люблю тебя. Я хочу тебя. Только тебя. Ты единственная женщина, которую я замечаю или желаю, и если ты думаешь, будто я не замечаю, что ты месяцами не оказывалась подо мной, что я не был в тебе и не заставлял тебя кончать, то ты очень сильно ошибаешься.

Я сипло сглатываю.

— Всё, что я делаю — для тебя, Фрейя. Для нас. Но раз я работаю чуть больше обычного, то ты думаешь, будто я тебе изменяю?

Я проталкиваюсь мимо него, отчаянно желая немного свободы, пока бесчисленные эмоции стискивают меня.

— Ты не просто «работаешь чуть больше обычного». Не приуменьшай происходящее, не списывай это со счётов. Ты отвечаешь на звонки и не говоришь мне, что происходит. Ты чаще путешествуешь и бросаешь мне всего лишь реплики про «изучение потенциальных бизнес-возможностей». Откуда я должна знать? Я тебя не узнаю, Эйден! Ты отвлечённый. Ты скрытный. Ты не рассказываешь мне, что у тебя на уме, что происходит у тебя в жизни. Откуда я должна знать, что ничего не изменилось?

— Потому что ты доверяешь мне, — говорит Эйден, и его голос окрашивается неверием. — Потому что ты полагаешься на двенадцать лет, что мы знаем друг друга, одиннадцать с половиной из которых мы были парой, почти десять из которых мы провели в браке, и говоришь: «Я знаю своего мужа. Я знаю, что он верный и любит меня. Что должно происходить что-то другое».

Во мне вскипает злость.

— Ты думаешь, я об этом не думала? Думаешь, я не пыталась? Не пыталась говорить с тобой, прикасаться к тебе, наладить с тобой связь? И что я получаю? Отход ко сну в разное время и краткие, расплывчатые ответы. Как я должна «знать» об этой любви, Эйден? Где любовь, когда нет интимной близости? Нет слов, нет ласки. Нет рук, тянущихся ко мне в темноте.

Он моргает и отводит взгляд. Виновато.

— Где любовь, — настаиваю я, — если раньше ты рассказывал мне, что тебя тяготит, просил моих идей и поддержки? Где любовь, если ты не тянешься ко мне, а вместо этого уходишь дальше по коридору и закрываешь дверь? Если мы уже несколько месяцев не говорили о беременности, и ты вообще не спрашиваешь об этом?

Он вздрагивает.

— Я был занят работой и отвлечён. Я это признаю. Прости. Мне надо было… уделять больше внимания…

— Ты бы и уделял, — говорю я, подавляя рыдания, — если бы тебе было до этого дело! У тебя, Эйден, есть силы и внимание на то, что для тебя важно — работа и ещё раз работа.

— Это несправедливо, — резко произносит он. — Работа делается для нас. Работа — это то, как я показываю любовь к тебе… — он срывается, глядя

в пол. — Я не… я не совсем это имел в виду. Работа — это один из способов, которыми я показываю свою любовь. Работаю усердно, чтобы мы были защищены и имели финансовую стабильность.

Я вздыхаю и опускаюсь на матрас. Этот разговор.

Снова.

Эйден вырос в чрезвычайной бедности. Мать-одиночка еле сводила концы с концами. Отец свалил в закат, когда Эйден был ещё детсадовцем. И я понимаю это, как минимум абстрактно — бедность травмирует. Эйден беспокоится о деньгах — ему надо вбивать все счета в эксель-таблицу, расписывать по пунктам, оплачивать ровно на неделю раньше установленного срока, как можно раньше выплачивать займы, работать, работать и ещё раз работать… И всё потому, что в детстве он в некоторые дни вообще не ел, носил слишком маленькую одежду и обувь, незаконно устраивался на работу с физическим трудом, когда ему было всего десять лет. То, как он сейчас работает и живёт, происходит из этого. И вдобавок тревожность, неразрывно связанная с тем, как он вырос, и как в принципе устроен его мозг.

И я люблю его таким, какой он есть. Я никогда не хотела его переделать. Но это не означает, что я всегда понимаю, как сильно на него влияет его прошлое. Я всю свою жизнь была в комфорте и безопасности. Мой папа — онколог, ветеран армии с пенсией. Моя мама экономна. Конечно, у нас была пара непростых лет, когда быстро накапливались непредвиденные расходы, но мы всегда справлялись и восстанавливались, в отличие от множества людей в этой стране, для которых один неудачный поворот судьбы означал необходимость выбирать между жизненно необходимыми лекарствами и электричеством, перспективой выселения, нехваткой еды, полным крахом их жизни.

Людей вроде Эйдена и его мамы.

Так что я всегда старалась уважать то, как он справляется с отголосками этого во взрослом возрасте, поддерживать его больше всех, поощрять его мечты об успехе, и я чрезвычайно горда им. Он профессор на хорошей должности в превосходном университете. Он поощряет студентов быть уверенными в себе, поддерживает креативные бизнес-умы и выступает наставником для детей вроде него самого, не имеющих поддержки или навыков распоряжения финансами.

Эйден — это мужчина, который добился многого и заслуживает восхищения. Просто он стал дерьмовым мужем. И я не могу говорить, что это взаимоисключающие понятия. Он может быть и тем, и другим одновременно. Он может быть хорошим с другими и плохим со мной.

— Фрейя, — тихо произносит он, приближаясь ко мне так, будто я рычащее, загнанное в угол животное. Именно так я себя и чувствую.

— Что, Эйден?

Он нервно сглатывает.

— Тем вечером в галерее. Твой напиток не был… В нём не было алкоголя.

Я моргаю, пытаясь понять, что он спрашивает. Затем до меня доходит. Он хочет знать, не беременна ли я.

— Ну, чтобы зачать ребёнка, надо заниматься сексом.

Он вздрагивает.

— Так что нет, Эйден, я не беременна, — правда вырывается наружу, огненная и горькая. Но затем происходит нечто, отчего боль удваивается. Плечи Эйдена опускаются. Будто он испытал облегчение.

У меня отвисает челюсти.

— Что это было?

— Что? — переспрашивает Эйден. — Что где было?

— Ты только что… Эйден, ты только что вздохнул, будто увернулся от пули.

— Я… да?

— Да, — я вскакиваю с кровати и делаю шаг к нему. — Ты только что расслабился.

Он трёт лицо.

— Ладно, — выдавливает он низким, натянутым голосом, и его руки опускаются. — Я расслабился. Уж прости, что я испытал немного облегчения из-за того, что ты не беременна, будучи готовой уйти от меня. Прости, что мне хотелось бы разобраться с этим дерьмом прежде, чем мы добавим к этому ребёнка…

Поделиться с друзьями: