Последнее пламя

– Мне приказать подготовить артиллерию?

– Да. Они в досягаемости наших тяжёлых пушек, так что пусть пушкари не жалеют ядер. Я постараюсь вернуться быстро.

Вирт ускакал, и я в это время слез с коня. Стоящий безмолвно Фабрис спешно стал помогать мне стягивать броню.

– Сколько ран мне придётся на тебе зашивать на этот раз?

Слова старого лекаря были произнесены с впечатляющей добротой. Казалось, что относился ко мне он с отеческой любовью, а в голосе не было больше того опасения за мою жизнь, которая была у него раньше.

– Нисколько, Фабрис.

– Пожалел бы парня. Он слишком молод, чтобы победить твой опыт, а проиграет он в любом случае.

– Зачем мне его щадить? Он не погостить пришёл на мою землю.

– Думаешь я не знаю, что ты хочешь сделать с Ларингией? Рабьон не просто так стал командующим в столь юном возрасте. Пусть Церковь пытается выдавать себя за святое общество, но они не лишены связи с миром. Раз этот парень так высоко находится на лестнице власти, то его семейство точно имеет силу. Нам не стоит пренебрегать союзниками. Пусть даже и возможными. – Фабрис расстегнул последнюю застёжку на моём поддоспешнике, - Тем более, он глуп и не стоит тебе брать новых грех на душу. Сам ведь когда-то был таким же вспыльчивым.

– Ладно, Фабрис, хватит тебе быть моей совестью. Если он сильно брыкаться не будет, то может и пожалею его.

Старый лекарь отступил вместе с моими доспехами. Сопровождающие Рабьона также отошли назад. Вызов на поединок был серьёзным заявлением. Мало того, что в таком случае он признаёт меня как равного, но вместе с тем ему было необходимо выиграть схватку. Если он проиграет, то опорочит весь свой род, а это фактическое преступление, которое не получится «спустить на тормозах».

Я остался с Рабьоном один на один. На нас не было больше доспехов и, только наши навыки теперь могли защитить наши жизни. Я давно утерял привычку недооценивать противников, ведь кем бы не был потомок этого неизвестного мне доселе рода, но раз он стал рыцарем, то точно имеет за спиной хорошее воинское образование, которое позволит ему хоть немного продержаться в битве. Но что сказать о самом молодом командующем? Его кровь горяча, а, как известно, горячая кровь не может дать разуму оставаться холодным. Именно холодный разум позволяет полководцу и воину одерживать победы. Конечно, кто-то может выиграть один раз только на своей ярости, но это не более чем случайность.

Никакого сигнала к схватке не последовало. Рабьон просто пошёл на меня вперёд, удерживая свой полуторный меч двумя руками. Я видел, как от ярости расширились зрачки его глаз. Он точно желал закончить схватку всего за один удар и делал одну серьёзную ошибку – смотрел точно туда, куда хотел нанести удар. Он сделал несколько шагов вперёд, а затем быстрый шаг вправо. Удар был быстрым, и он попытался пронзить мой левый бок, но острие его меча пробило лишь воздух. За несколько миллисекунд для удара я успел отшагнуть назад, пропуская полуторный меч мимо себя.

В глазах бойца было удивление. Пусть он нанёс всего один удар, но он был уверен, что попадание будет смертельным. Выпад он сделал столь глубокий, что наверняка бы пронзил меня насквозь, но сейчас это была для него помеха. Я ударил ногой снизу по вытянутой руке воина. Попадание усиленного стальной набойкой сапога вышло точно в запястье держащей меч руки. Рабьон вскрикнул и тут же отпрянул, сделав несколько шагов назад. Отступив от меня, он боязно посмотрел на кисть. Она тряслась и пальцы выгнулись неестественно. Похоже, что несколько пальцев были переломаны. Это подтвердилось после нескольких мгновений, когда «голубокровый» перехватился за меч всего одной рукой.

Я издевательски перехватился за рукоять всего одной кистью, заложив вторую за спину. Конечно, орудовать всего одной рукой куда как сложнее, но мне стало понятно, что противник куда слабее, чем можно было ожидать. Он и вправду был горячим юнцом, не способным не то, что командовать целой армией, а даже совладать с собственными эмоциями, что зачастую крайне сложно.

Раззадорив самого себя, я пошёл в атаку. Оточенные годами движения были быстрыми, точными и хлёсткими, словно я бил не саблей, а хлыстом погонщика. Это было забавно. Было откровенно смешно наблюдать за тем, сколько сил тратит этот парнишка, отражая лёгкие удары. Он даже не пытался уворачиваться, хотя удары мои были не столь смертоносными. Сейчас я только играл, показывая армии церковников, насколько же их командир слаб.

В один момент мне надоело играться с этим слабаком. Я понимал, что он просто не может оказать достойного сопротивления. Я специально открылся для его удара, сделав вид, будто споткнулся о торчащие из травы крепкие корни. Он уколол, но из-за того, что выпад совершался левой рукой, то он был настолько неуклюжим, что даже ребёнок мог бы увернуться, но я не отпрянул, даже не сделал попытки увернуться. Я шагнул вперёд и схватил клинок подмышкой, поворачиваясь в сторону. Рабьон выпустил меч из рук и остался безоружным. Против умелого воина такой приём был бы бессмысленным и меня скорее всего бы просто проткнули, но де Шеваль был слаб и сноровки ему стоило бы занять.

Его полуторный меч-бастард я отбросил в сторону, прислонив острие сабли прямо к горлу юного аристократа. Он развёл руками, испуганно смотря куда-то позади меня. Он трясся всем телом, а я же впитывал его эмоцию в себя, наслаждаясь ею всем своим естеством. Но затем от страха не осталось ни одного намёка. Теперь Рабьон медленно расплывался в улыбке. Теперь взгляд его был сосредоточенным, смотрящим прямиком за меня. Мне хотелось обернуться, хотелось понять, чему же так радуется этот юнец, но рука моя была тверда, а настрой решительным.

В следующее мгновение заговорили пушки. Тяжёлая артиллерия ухала мощно, заставляя землю трястись. Выпущенные с огромной скоростью ядра, разрезая воздух со свистом, устремились в сторону боевых порядков церковников. Похоже, что им был безразличен поединок, за которым следили сами Высокие Предки. Впрочем, винить их не стоит, ведь вера верой, а победа в войне куда важнее.

Я сделал всего лишь одно быстрое движение. Великолепная заточенная сталь с легкостью пробила горло человека. Всего мгновение и он начал захлёбываться собственной кровью, рухнув на колени. Не начни его подчинённые манёвров, то смерть была бы куда быстрее и куда как менее болезненной. Теперь же ему придётся мучиться и медленно умирать, моля своих Предков о быстрой смерти.

Когда молодой Робьен рухнул на колени, то я развернулся и посмотрел на то, как попёрли вперёд церковные полки. Они понимали, что их единственный шанс на победу – взять холм, на котором стоят мои бойцы. Превосходство в пушках сейчас могло дать мне время на то, чтобы успеть добраться до собственных сил. Для этого я подбежал к Фабрису, и мы быстро оседлали коней. Не успел я вставить вторую ногу в стремя, как за нашими спинами засвистели пули. Аркебузиры стали палить на максимально допустимой дистанции, лишь бы убить меня и главного из моих лекарей.

Фабрис всё сильнее прижимался к шее коня, всё сильнее скрадывая свой силуэт. Я последовал его примеру, наблюдая за тем, как пролетают мимо нас пули, как они шлёпаются на землю. Мы были слишком далеко и всё сильнее удалялись, уменьшая шанс на попадание по двум одиноким всадникам. Я был уверен, что смерть миновала нас и церковникам ничего не светит, но тут сбоку послышался вскрик. Болезненный, старый, хриплый от множества табачных листов, чей дым прошёл через лёгкие обладателя этого вскрика. Я не видел его, но уже понимал, что произошло.