Последнее слово техники. Черта прикрытия

Но он тут же начинал смеяться, поворачивался к ней, целовал ее, или она целовала его – под этим и под каким угодно солнцем ничто не могло отнять ее у него.

– Не забыл, что сегодня надо сходить к кригу? Причем утром.

– Да-да, – согласился он и перекатился на спину.

Она села и, зевая, вытянула руки, отчего ее глаза, устремленные в матерчатый потолок, широко распахнулись. Потом веки ее слегка опустились, рот закрылся. Она посмотрела на него, оперлась локтем об изголовье кровати и пригладила пальцами его волосы.

– Может, он и не застрял вовсе.

– Ммм, да, может, и не застрял.

– Может, его там не будет, когда мы придем.

– Да.

– Но если он все еще там, мы поднимемся.

Он кивнул, взял ее руку и пожал.

Она улыбнулась, чмокнула его, выпрыгнула из кровати и отправилась на другой конец комнаты, где раздвинула подрагивающие прозрачные шторы и сняла с крючка полевой бинокль. Он лежал и смотрел, как она подносит бинокль к глазам и вглядывается в склон холма.

– Все еще там, – донесся издалека ее голос. Он закрыл глаза.

– Мы пойдем туда сегодня. Может, попозже. Днем.

– Непременно. (Голос издалека.)

– Хорошо.

Возможно, это глупое животное вовсе и не застряло, а просто, задремав, впало в длительную спячку. Скорее всего, так. С ними это случалось. Почему-то они вдруг переставали есть и смотрели перед собой большими, глупыми глазами, потом веки их сонно смыкались, и они впадали в кому. Первый же дождь или усевшаяся на животное птица будили его. Но, может, он действительно застрял. Из-за густого меха криги иногда запутывались в кустах или ветках деревьев, а потом не могли выбраться. Сегодня они оба заберутся наверх, откуда открывается такой замечательный вид. К тому же он чувствовал, что ему пойдет на пользу физическая активность – помимо той, которая происходила в горизонтальном положении. Они будут валяться на траве, болтать, смотреть на серебристую рябь моря сквозь дымку. Может быть, придется освободить крига или разбудить его, и она будет ухаживать за животным, словно говоря всем своим видом: «Просьба не беспокоить». А вечером она возьмется за перо, и родится новое стихотворение.

Он не раз появлялся в ее недавних стихах как безымянный любовник – правда, большая часть написанного обыкновенно отправлялась в мусорную корзину. Она обещала написать стихотворение, посвященное именно ему, – может, после того, как он расскажет побольше о своей жизни.

Дом нашептывал что-то, шелестя стенами, двигая своими частями, шевелился, то распространяя свет, то загораживая его; драпировки и шторы разной толщины и прочности образовывали стены и перегородки и терлись друг о друга с тихим шумом, словно вели только им понятные разговоры.

Там, вдалеке, она поднесла руку к волосам, рассеянно взъерошила их с одной стороны, потом принялась одним пальцем ворошить бумаги на столе. Он смотрел на нее. Палец шевелил листы, исписанные вчера, играл рукописями, медленно сгибался, медленно поворачивался под ее взглядом, под его взглядом.

В другой ее руке висел на ремешке бинокль, о котором она уже забыла, и он обвел ее всю, стоявшую на фоне света, долгим внимательным взглядом – ноги, ягодицы, живот, груди, плечи, шею; лицо, голову, волосы.

Палец двигался по столу, за которым она вечером напишет о нем короткое стихотворение, а он скопирует его на всякий случай – вдруг ей разонравится написанное и она выкинет листки. В нем росло желание, а она со спокойным видом перенеслась куда-то, даже не замечая движений собственного пальца. Один из них двоих был чем-то преходящим, листом дерева между страниц дневника, который вел другой; а то, что выстраивалось между ними в разговорах, могло быть разрушено молчанием.

– Сегодня я должна поработать, – сказала она себе.

Последовало молчание.

– Эй? – позвал он.

– А-а? – прозвучал ее голос откуда-то из далекого далека.

– Давай поваляем немного дурака?

– Замечательный эвфемизм, – задумчиво и отчужденно проговорила она.

Он улыбнулся:

– Иди сюда. Придумаем вместе что-нибудь получше.

Она улыбнулась. Оба посмотрели друг на друга.

Последовало долгое молчание.

Глава шестая

Чуть покачиваясь и почесывая голову, он упер приклад в пол малого пакгауза, взял оружие за ствол и заглянул в него одним глазом, прищурившись и бормоча что-то себе под нос.

– Закалве, – сказала Дизиэт Сма, – мы на два месяца изменили курс космического корабля, который весит триллионы тонн и везет двадцать восемь миллионов человек, чтобы вовремя доставить тебя на Воэренхуц. И мне бы хотелось, чтобы ты сначала сделал свою работу, а уж потом вышибал себе мозги.

Он повернулся и увидел, как Сма и автономник входят в депо; за ними мелькнула удаляющаяся капсула транспортной трубы.

– Что? – спросил он, потом махнул рукой в знак приветствия. – А, привет.

Закалве был в белой рубашке с закатанными рукавами, в черных штанах и босиком. Взяв плазменное ружье, он встряхнул его, хлопнул по нему свободной рукой и прицелился в дальнюю стенку пакгауза, потом замер и нажал спусковой крючок.

Последовала короткая световая вспышка. Из-за отдачи рука Закалве с ружьем дернулась назад; раздался гулкий звук выстрела. Он посмотрел в сторону дальней стенки в двухстах метрах от себя, где под потолочными лампами был установлен черный мерцающий куб со стороной метров в пятнадцать. Уставившись на этот далекий объект, Закалве снова нацелил на него ствол и осмотрел куб в увеличенном виде на одном из экранов ружья.

– Вот загадка, – пробормотал он и поскреб голову.

Рядом с ним в воздухе висел небольшой поднос, на котором стояли изукрашенный металлический кувшин и хрустальный кубок.

– Закалве, что ты делаешь? – спросила Сма.

– Упражняюсь в меткости, – ответил он и еще раз отпил из кубка. – Хочешь выпить, Сма? Я закажу еще стакан…

– Нет, спасибо. – Сма посмотрела в дальний конец помещения, на сверкающий черный куб странного вида. – А это что?

– Лед, – подсказал Скаффен-Амтискав.

– Да, – кивнул Закалве. Поставив кубок на поднос, он принялся что-то настраивать в ружье. – Лед.

– Крашеный черный лед, – добавил автономник.

– Лед, – сказала Сма, кивая, хотя так ничего толком и не поняла. – Почему лед?

– Потому что, – раздраженно стал объяснять Закалве, – на этом… этом корабле с его невероятно дурацким названием, с его двадцатью восемью триллионами людей, с его гиперквадриллионами тонн массы нет подходящего материала, вот почему. – Он перевел пару выключателей на боковине ружья в другое положение и прицелился снова. – Триллион долбаных тонн, а мусора нигде нет, кроме его мозгов видимо.