Последние годы Сталина. Эпоха возрождения
Шрифт:
Сталин продолжал: «В Баку в 1900 году у нас была большая типография. В ней мы размножали «Искру» и распространяли ее на всю Россию…
Первое столкновение внутри «Месаме-даси» [15] произошло по вопросу о нелегальной прессе. Левые придавали главное значение нелегальной прессе, а правые превозносили легальную прессу… Те, кто был за легальную прессу, почти все позже ушли, к меньшевикам… Руководители «Месаме-даси» не хотели иметь в Тифлисе нелегальной прессы, поэтому и издание «Брдзола» пришлось перенести в Баку.
15
Месаме
…В «Кавказском Рабочем Листке» писали Спандарян и я. Правильно, что статьи «Эпизод великой русской революции» и «Елисаветопольские события» — не мои. Статья «Тифлис, 20 ноября» — моя. Это я помню.
Разговор Вождя с историками продолжался полтора часа. В завершение, когда встал вопрос о тираже первого тома, он сказал:
— Тысяч 30-40 будет достаточно.
Кто-то указал, что Сочинения Ленина печатаются в 500 тысяч экземпляров.
— То Ленин, а то я, — снова возразил Сталин.
Все дружно запротестовали, доказывая, что такой тираж первого тома слишком мал.
— Я смотрю на дело по существу, — пояснил автор. — Работы, составляющие первый том, теперь имеют лишь историческое значение, ну, еще биографическое… Эти произведения не для руководства. То, что необходимо для руководства, надо издавать в большем тираже.
— Нужно подумать о читателе, — стали доказывать присутствующие, — за книгой в библиотеках будут очереди. Да и нельзя печатать разные тома разными тиражами.
…В продолжение разговора, когда вопрос о тираже всплыл снова, Сталин уступил:
— Хорошо. Поскольку говорят, что тома нельзя печатать разным тиражом, пусть будет 300 тысяч экземпляров, — твердо заключил он, давая понять, что уступок больше не будет.
Конечно, намечая выпуск своего Собрания сочинений, Вождь руководствовался не мелочным тщеславием, присущим заурядным людям. Хотя несомненно и то, что, как любой человек, целенаправленно и творчески добивающийся политических целей, он не мог пренебречь своими работами, определявшими своеобразные вехи его деятельности.
К слову заметить, что амбициозный и самовлюбленный Троцкий до своей смерти таскал за собой по свету многотонный архив, который позже оказался никому не нужен, кроме идеологических врагов коммунизма в американских университетах.
Примечательно, что обсуждение предстоявшей публикации собрания политических работ Сталина состоялось за два месяцадо выступления Черчилля в Фултоне. Нет, он ничего не делал случайно. Политические убеждения Вождя, сформулированные им взгляды на идеологическую и практическую позицию партии должны были стать инструментом, помогавшим ее членам ориентироваться в перипетиях борьбы.
Однако в коротко описанной выше беседе был еще один важный эпизод из биографии Вождя, свидетельствующий о понимании им самых тонких нюансов. Темы разговора уже казались исчерпанными, когда он сказал:
— Мне как-то прислали сборник статей Маркса о национальном вопросе. Его без предисловия издавать нельзя. Там проводится мысль, что польская нация никуда не годится…
Все присутствующие стали недоуменно переглядываться: кто мог бы составить такой сборник и прислать его Сталину. Александров высказал догадку, что это сделал Госполитиздат, а затем предположил, что — ОГИЗ, Юдин, наверное…
— Вы любите гадать, — слегка раздраженно заметил Сталин, —
а надо сначала узнать. Юдин и его дружок, — пояснил он, имея в виду Митина.Эта забота о достоинстве польской нации, идущая вразрез с оценкой самого основоположника марксизма, — наглядный урок для нынешних политических пигмеев. Напомним о том шабаше, который организовали эстонские националисты вокруг памятника советским солдатам, освобождавшим Таллин.
Эти события происходили уже в наше время, а тогда, в конце 1945 года, положение Советского государства еще более зависело не от желаний и устремлений нашего народа, а от политики лидеров стран-победителей — США, Англии и их союзников.
Очень скоро членам советского правительства стала ясна та предусмотрительность, с которой Сталин предостерегал от низкопоклонства перед Западом и от некритического восприятия похвал, раздававшихся оттуда.
Обладая особой внутренней интуицией, глубоко понимая психологию и устремления людей, и в первую очередь политиков, он знал законы и правила эпохи, формирующиеся на приоритете национальных и социальных интересов. Разглядев двурушничество бывшего премьер-министра Великобритании, Сталин не ошибся и в своих критических оценках. Более того, он предвосхитил события.
Конечно, результаты войны не могли не вызвать социальных изменений общественных отношений как в освобожденных странах Европы, так и в самой Германии. Еще в последней декаде декабря 1945 года в Берлине прошла конференция ЦК КПГ и ЦП СДПГ [16] , принявшая решение о слиянии двух партий.
В конце января член Военного совета группы советских войск в Германии Ф.Е. Боков позвонил Сталину по ВЧ, сообщив, что Вальтер Ульбрихт и Вильгельм Пик просят о встрече с руководством Советского правительства. Председатель Совнаркома принял немецких представителей вечером 2 февраля. В. Ульбрихт рассказал о подготовке к съезду партии и решении ЦК КПГ о проведении в Восточной Германии всенародного опроса о национализации крупных предприятий.
16
ЦК КПГ — Центральный комитет коммунистической партии Германии; ЦП СДПГ — Центральное правление социал-демократической партии Германии.
«Это будет хороший прецедент и для западных зон», — заметил Сталин. Ульбрихт просил о помощи СССР сырьем для пуска предприятий легкой промышленности и выделении средств на выплату сбережений мелким вкладчикам, вложившим деньги еще в нацистские госбанки. Поднятые вопросы были решены положительно. Сталин в свою очередь расспрашивал гостей о положении с кадрами в стране, о настроениях молодежи, крестьян, женщин. В конце беседы он задал вопрос: «Действительно ли убит Тельман?» Получив утвердительный ответ, он произнес:
— Тельмана очень жаль… Моего сына тоже убили в плену…
Мощное движение широких слоев населения за строительство общества на социалистических принципах вызвало страх в рядах правящей буржуазной элиты Европы. Воротилы капитала осознали, что почва под их ногами заколебалась.
Считается, что точкой отсчета начала «холодной войны» стало выступление Черчилля 5 марта 46-го года в Вестминстерском колледже города Фултон штата Миссури. Здесь отставной британский премьер-министр, стремясь вернуть себе утраченный политический вес, произнес злопыхательскую антисоветскую речь. Он объявил, что в Европе появился «железный занавес» от Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике.