Последние каникулы, Шаровая молния

– Ну, бог знает что! Ну и наливочка!-Вадик прокашлялся.-Я всегда ужасно пьянею. Что-то вы молчаливый очень, доктор Андреев, рассказали бы еще что-нибудь!

– Никогда не был душой компании,- отозвался Вадик.

– Вы куда распределились? В ординатуру!
– с завистью повторила докторша.- А там, глядишь, и аспирантура! А здесь мы, бабы, воевать останемся...

– Ну, да вы за двух мужиков повоюете...

– Да уж приходится!
– оживилась докторша.- Вот сегодня в магазине, например. В закрытом выключенном холодильнике в каких-то грязных тряпках мясо. Чье? Почему? (Вадик обмер.) Ну, пришлось акт написать, чтобы неповадно было. Еще оштрафую!

– Она засмеялась, уже совсем трезво. Вадик тоже натужно посмеялся и сказал:

– Это мое мясо, отрядное... Только я не знал, что Верка холодильник выключает! Нам больше негде хранить. Мы ж с ней договорились!..

– Ну, Вадик!..
– протянула докторша.- Ну, ладно! Акт порвем. Я ей завтра мозги вправлю. А вы... проверяйте почаще. Такая у нас с вами жизнь: проверяй, проверяй, проверяй!

На крыльцо, сильно потопав и покашляв в сенях, вышел подвыпивший шофер.

– Извиняюсь, товарищи доктора,- покачиваясь, но стараясь быть культурным и обходительным, отчего докторша прыснула, сказал; шофер.- Извините, вас на минуточку можно?-позвал он Вадика.- Где тут?..- торопливо шепнул он за углом дома.

Вадик вернулся к крыльцу. Докторша, обхватив плечи руками, смотрела на зыбящееся свинцовое "море". Получилось, что они одновременно вздохнули.

– Ничего, это ведь ненадолго!
– успокоила докторша то ли его, то ли себя.- Пройдет и забудется.

– Скорей бы... Я здесь, как в принудительном отпуске.

– Пошли камеры разгрузим,- из-за угла предложил шофер.- Ребятам спать пора.- Ему было трудно держать голову прямо, брови у него задирались, играли.- А то сгорят матрасы ваши.

Марь-Андревна на кухне мыла посуду, что-то напевая.

– Спасибо за угощение,- поблагодарил ее Вадик.- Домашняя еда - самая вкусная.

– Заходите, в гости,- улыбнулась Марь-Андревна вдруг искренне и приятно.

С криками и шутками расхватали ребята матрасы, избили старым сеном чем-то медицински пахнущие наволочки. Вадик распорядился, чтобы вымели полы: "И - чисто. Проверю".

– Эй, доктор!
– окликнул Вадика командир.- Зайди в столовую. Что же это ты своевольничаешь?
– зло сказал он. Вадик обвел глазами Сережу-комиссара, насупленно гонявшего по столу пуговицу, Витю-завхоза, сидевшего с понурой головой.- Без моего решения Лизку домой отправил! Эту заразную машину в лагерь приволок!
– Вадик услышал, что на кухне возятся девочки.- Чего ты все выступаешь? Сухой закон нарушил!
– В глазах командира был недобрый огонек, серьезно он начал разговор.

– Все сказал?
– тихо выговорил Вадик.- Это я тебя спросить хочу: что ты не в свои дела лезешь, а? Это же все мои вопросы. Я их решаю сам! Ты мне не советчик и не командир. Если бы не я, отряд оштрафовали бы сегодня! За мясо!
– Вадик зыркнул на Витю-завхоза.- И если не будет повторных случаев этого лишая, инфекции, моли бога - под счастливой звездой родился! Нас на карантин, на тридцать дней изолировать могут, понял?- в крик сорвался он.- Кочетков!.. Ты... Упиваешься своей властью, а ее у тебя нет!
– Он встал и ушел в медпункт.

"Ну, все!
– думал Вадик, лежа и пуская сигаретный дым колечками.- С завтрашнего дня!.." Когда он успокоился, вспомнил, что не видел еще Олю. Накинул незаменимую свою кожаную куртку и вышел из медпункта. А Оля, оказывается, сидела тут же на завалинке, почти сливаясь с темнотой стены. Вздохнув, он присел рядом.

– Выпил?
– холодно спросила она.- Не дыши на меня!

– Хорошо. Буду смотреть на тебя, не дыша.- Она резко встала и хотела было уйти, но Вадик поймал ее руку.- Что с тобой?

– Я этот запах не переношу, не могу, у меня сердце болеть начинает,- со слезами сказала она.- Он всю жизнь нам отравляет...

– Сейчас,- заторопился Вадик, доставая сигареты,- сейчас...

– Ой, Вадик,- заплакала Оля, - плохо мне!
– Валилась на него, запрокидывала голову.

– Ну-ка!
– Он усадил ее, поймал неровный пульс.- Сердце болит?
– Нырнул в медпункт, на ощупь порылся в чемоданчике, вытащил пузырек с нитроглицерином, вслепую накапал на кусочек сахара...

Она сидела, прижавшись к нему плечом, изредка всхлипывала, а под его пальцем дробно билась ее кровь; то сильными, то слабыми, нагоняющими друг друга толчками, ее сердце с трудом делало свою работу. Вадика прошиб пот: рецидив? Не похоже. Надо бы послушать, но ведь...

– Душно!
– сказала Оля и расстегнула пуговку на кофте. Она встала и шагнула в темноту, скрипнула мокрая трава под ее резиновыми сапожками. Олю шатнуло, и Вадик обнял ее.

Тихо накрапывал дождь, и неизвестно как прорвавшаяся через тучи на "море" светила кривая луна. Оля зябко повела плечами, и Вадик накинул на нее кожанку.

– Что она такая тяжелая?' '

– В одном кармане фонарик, в другом пакет со шприц-тюбиками. Пососи еще нитроглицеринчику?..

– Ничего, оклемаюсь,- почти обычным своим голосом отозвалась Оля.- Залезай под куртку, вымокнешь.

Под курткой было тепло, уютно. Осторожно обняв Олю одной рукой, другою Вадик опять захватил пульс, что-то показалось ему знакомым в сбивающемся ритме. Неужели?.. Они постояли, не шевелясь, несколько минут.

– Ну-ка, вздохни,- велел Вадик.- Задержи дыхание! Так! Присядь, еще! Еще! Дай руку!..

– На что я тебе такая больная?
– Она прислонила голову к его плечу, попробовала отнять руку.

– А чем ты больна?- пробормотал Вадик, считая пульс.

– Ревмокардит. Вялотекущий. Правильно сказала?

– А это вопрос. Тебя хоть раз толково обследовали?- Вадик отпустил ее руку, взял ее лицо в ладони.

– Из больницы я зимой сбежала - сессия была. И еще - там такая врачиха!.. Фу-ты, ну-ты!..

– А приступы всегда так протекают?

– А сегодня почти ничего и не было. Я как понервничаю...

– Лапа!
– шепнул Вадик.- А ведь у тебя, похоже, вегетодистония, а не ревмокардит. Вот что у тебя! Это большая разница, Олюша. Давай я тебя полечу!
– Она молчала, тихо дыша ему в щеку.- Ну, пожалуйста! Я сумею, честное слово! Ладно?

Исподволь, дрожанием, задержанным вздохом, сцеплением пальцев поднималась в них слепая волна. Каждый поцелуй прибавлял ей силы. "Остановись!- шепчет Оля.- Вадик!" Но нежность и теплота ее шеи, бесконечный мрак ложбинки на груди и боль в затылке от ее сильных пальцев - не остановиться! Но губы ее просят - тихо, тихо! Сердце ее, вот оно, под щекой, ровно и мощно бьется в руке. "О, Вадя!.."

– Что ты затих?

– Слушаю.

– Ну вот еще!
– Она оттолкнула его голову и, повернувшись спиной, застегнула кофточку.- Дай фонарик. Вот прочитай. И не говори потом ничего, хорошо? Не спрашивай, ладно?