Последний английский король

Тем временем в 1054 году старый Сивард, эрл Нортумбрии, и его сын помогли Малькольму, сыну Дункана, свергнуть с престола Шотландии Макбета. В сражении был убит молодой Сивард, а в 1055-м умер старый эрл, оставив единственного отпрыска, Вальтеофа [47] , неполных десяти лет от роду. У эрла хватало датско-английских родичей, мечтавших наследовать ему, однако Эдуард поступил по-своему, то ли в память былой любви, то ли в благодарность за множество оказанных услуг, а может быть, попросту уступая нажиму Годвинсонов, отдал Нортумбрию Тостигу.

47

Вальтеоф, граф Нортумбрии, умер в 1076 г.

Смуты еще продолжались в Мерсии, где правил Эльфгар, сын Леофрика, один из самых беспокойных властителей в королевстве. Он уже дважды восставал против короля или, вернее, против Годвинсонов, дважды подвергался изгнанию. В первый раз Эльфгар отправился в Ирландию, собрал войско, вступил в союз с Гриффитом, именовавшим себя королем Уэльса, и выдал за него замуж свою старшую дочь. Вместе они разоряли пограничные земли между Уэльсом и Англией, плели заговоры с норвежцами, пытавшимися высадиться на севере страны. В первой же кампании Гарольд разгромил уэльсцев, однако Гриффит уцелел. Тостиг прогнал норвежцев, и Эльфгар остался в одиночестве. Только верность дружинников и танов, принесших вместе со своим эрлом общую присягу, спасла Эльфгара, тем более что Эдуард и Гарольд желали мира. В 1062 году беспокойный правитель умер, кажется, своей смертью. Ему наследовал двадцатилетний сын Эдвин, который, по молодости лет, не представлял угрозы для былых врагов своего отца.

В 1057 году по совету Тостига Эдуард предложил Этелингу, сыну Эдмунда Железнобокого, возвратиться домой из Венгрии и привезти с собой малютку-сына. Король поклялся, что жизнь его кузена будет в безопасности и Этелинг получит все подобающие его происхождению почести (за исключением короны). Подобное приглашение таило в себе угрозу: отказ был бы воспринят как проявление враждебности, как доказательство того, что Этелинг помышляет о престоле. В таком случае Этелингу, согласно обычаям той эпохи, следовало опасаться подосланных убийц. Потомок английских королей предпочел принять приглашение и выехал в Англию. К несчастью, он умер на пути из Дувра в Лондон. На этот раз нет оснований подозревать чей-то злой умысел, хотя это и было бы в полном соответствии с духом времени. Четырехлетний сын Этелинга, Эдгар, тоже именовавшийся Этелингом, остался жить при дворе Эдуарда. Там он и вырос, странный, одинокий мальчик, прятавшийся в темных углах и сосавший палец.

Целомудрие Эдуарда и привычка к воздержанию (только забродивший мед он пил вволю) снискали королю репутацию аскета, признаться, не слишком заслуженную: в религии его больше привлекала эстетическая сторона. Со страстью дилетанта он любил религиозное искусство, разыскивал и приобретал богато иллюстрированные Евангелия, молитвенники и даже полные своды Библии – с золотым обрезом, с обилием лазури, с рисунками винчестерской школы. Король пускался в дальние путешествия, чтобы послушать пение монахов, если ему хвалили тот или иной хор. По воле Исповедника епископы и священники надевали все более пышные облачения; пользуясь его покровительством, золотых и серебряных дел мастера изготавливали кадильницы, дароносицы, потиры, ковчежцы для мощей, наперсные кресты, и слава их гремела по всей Европе. Эти драгоценные изделия не стоили подданным ни гроша, за них Эдуард расплачивался богатствами, накопленными королевой Эммой. Государственная казна была полна, благодаря всеобщему процветанию и росту доходов, а также хорошему управлению.

Эдуард отказался от хергельда, обременительной для народа подати на содержание войска. В результате возросло благосостояние англичан, равно как и слава самого короля, но число обученных дружинников сократилось, и боевые корабли вытащили на берег.

Поступил ли так Эдуард исключительно из соображений экономии или тут крылось нечто большее? Ведь если бы в сражении при Сенлак-Хилле Гарольд располагал вдвое большим числом воинов, нормандское завоевание просто не состоялось бы. Однако на тот момент Гарольд и Тостиг командовали достаточно сильным флотом, чтобы в двух сражениях разбить Гриффита, этого неугомонного уэльского королька, постоянно совершавшего налеты на приграничные земли. С тех пор как сорока годами ранее Эдмунд Железнобокий заключил союз с Канутом, Англии пришлось вести только эти две кампании, причем обе за пределами страны, в Уэльсе. Запад еще не знал столь продолжительного мира, да и в последующие века подобное затишье наступало нечасто.

Глава девятнадцатая

В марте 1065 года, узнав, что он умирает от болезни под названием «диабетес меллитус», что значит «медовая моча», король послал за Уильямом, епископом Лондонским, которому удалось сохранить свою кафедру, когда большинство нормандцев были изгнаны. К этому епископу Годвинсоны относились терпимо, поскольку не придавали особого значения Лондону: хоть он и стал крупнейшим городом страны, но, с их точки зрения, оставался провинцией, гаванью на окраине Англии, где по большей части селились иностранцы. Лондон жил своей собственной жизнью, по своим законам и обычаям. Товары прибывали и отправлялись дальше, купцы платили налоги, на судьбы страны все это никак не влияло.

Епископ Уильям был высок и тощ, суровое, словно высеченное из камня лицо носило следы аскетической жизни, череп был почти лысым за исключением узкого кольца черных волос вокруг тонзуры. Поднявшись наверх, в спальню короля, Уильям невольно поморщился, почуяв застоявшийся в комнате сладковатый неприятный запах, но отважно придвинул стул поближе к ложу больного. Он начал читать вечерню, сам отвечая на свои возгласы, если король запинался или мямлил. Завершив службу, он откинулся на стуле и поглядел на короля в упор. Взгляд короля казался рассеянным, седые волосы стояли дыбом над истощенным бледным лицом; темные глаза епископа смотрели умно и пристально.

– Я умираю, Уильям, – пробормотал король.

– Знаю, – отвечал епископ. – Но у тебя еще достаточно времени, чтобы снискать себе радушный прием у врат святого Петра.

– Только святые легко проходят во врата небес.

Уильям промолчал – эта пауза в разговоре давала королю понять, что все можно уладить.

– В юности я часто предавался мерзкому греху, – сказал Эдуард.

– Можешь забыть о содомии, если ты это имеешь в виду. На твоей совести гораздо более серьезные провинности: ты не способствовал церковной реформе в Англии, ты позволял священникам жениться и брать себе сожительниц, ты закрывал глаза не только на их блуд, но и на их обжорство и пьянство. Здешние клирики едва ли знают о существовании Папы, не говоря уж о том, кто он такой! – Епископ сердито откашлялся, двинул стулом так, что ножки заскрипели, и продолжил обличительный монолог: – Разумеется, это не могло не сказаться на благочестии простого народа. Ты ничего не сделал, почти ничего, во всяком случае, чтобы положить конец языческим радениям, ты разрешил народу жить в благополучии, расточать плоды своих трудов в праздности и роскоши, ты не настаивал, чтобы крестьяне отдавали излишки Богу, Церкви... – Епископ наливался гневом. – Все люди должны возвращать Создателю то, что остается после удовлетворения насущных потребностей. Церковь и лорды, которые являются естественными защитниками и покровителями Церкви, обязаны требовать от каждого мужика, работающего в поле, все, что он может дать. Только в таком случае души простых людей не подвергнутся соблазну легкомысленно расточать плоды своего труда и получат надежду на спасение и искупление при гласе последней трубы.

Епископ принялся расхаживать по комнате, грозя обличительным перстом распростертому на одре болезни монарху, чуть заикаясь и брызжа слюной на взрывных согласных.

– Это еще не все...

– Мне нужно пописать.

– Я имею в виду эту гниющую рану на лице нашей страны, это безбожное семейство...

– МНЕ НУЖНО ПОПИСАТЬ!

– А, ладно. Позвать слугу?

– Нет. Скорей! Под кроватью. Прошу тебя.

Под кроватью? Монарх ожидает, что епископ полезет под кровать? Что ж, епископ наклонился, приподнял свисавшую до полу простыню, сунул вниз голову и плечи.

– Силы небесные, – сказал он. И вытащил из-под кровати плоский горшок в форме корзины для бутылок с оттопыренной ручкой. – Ты об этом просил?

Но король уже откинулся на подушку, прикрыв глаза и слегка улыбаясь.

– Слишком поздно, – пробормотал он, извиваясь под покрывалом. – Так что ты говорил насчет гниющей раны?

Епископ с откровенным презрением поглядел на короля и встряхнул головой, словно отгоняя от себя этот вздор.

– Да, гниющая рана. Эти безбожные Годвинсоны. А Стиганд! Он отлучен от Церкви, но все еще таскает свою... тушу не только из Кентербери в Винчестер, но и по всей стране, словно князь Церкви – он, а не великий понтифик...

– Напомни мне, пожалуйста, – Эдуард с трудом открыл глаза, – кто у нас сейчас Папа? Они так часто менялись в последние десять лет...

– Не помню. Не имя существенно, а сан наместника Бога на земле. Ты грешил неисполнением долга, и эти грехи ввергнут тебя на многие века в Чистилище, а то и куда похуже, если ты заранее их не искупишь. Нужно привести в порядок свой дом. Возблагодарим Господа за то, что Он дал тебе время на это.

– Аминь. Именно поэтому я послал за тобой. Я знаю, что мне следует сделать. Нужно передать трон герцогу Вильгельму, иначе Годвинсоны возведут на престол Этелинга и будут править от его имени, а то выберут королем самого Гарольда.