Последний человек

В этом древнем городе, «единственном памятнике миру»⁴¹⁴, я напишу и оставлю повесть о том, как все было. Это будет памятник Вернэ, Последнему Человеку. Сперва я думал писать лишь о чуме, о смерти и одиночестве. Но я с любовью вспомнил о годах моей юности и с благоговением описал высокие добродетели моих спутников. Пока я писал, они были со мной. Сейчас я закончил мою повесть, поднял взгляд от ее страниц — и все они снова исчезли. И снова я один.

Пока я писал, прошел год. Времена года свершали свой обычный круговорот, наряжая Вечный город в изменчивые наряды несказанной красоты. Прошел год, и я уже не пытаюсь угадать, что ожидает меня: самым близким моим другом будет одиночество, неразлучным спутником — печаль. Я пытался противостоять буре — вооружиться стойкостью, проникнуться уроками мудрости. Напрасно! Волосы мои почти совсем поседели; голос, отвыкший от речи, звучит странно даже для меня самого. Весь я, со всеми моими человеческими свойствами, кажусь себе уродливым наростом на теле природы. Можно ли выразить на человеческом языке горе, какого доныне не испытывал никто из людей? Можно ли внятно рассказать о муках, которые никто, кроме меня, не поймет? Никто не пришел в Рим. Никто и никогда не придет. Я горько усмехаюсь над надеждой, которой так долго себя тешил; и снова усмехаюсь, когда подумаю, что сменил ее на нечто еще более призрачное и ложное, за что я все еще продолжаю цепляться.

Вновь настала зима; в садах Рима облетела с деревьев листва — над Кампаньей повеяло холодом, заставившим ее четвероногих обитателей искать приюта в многочисленных домах опустевшего города. Сгужа сковала фонтаны, и даже Треви прекратил свою вечную песню⁴¹⁵. С помощью звезд я сделал примерный расчет, чтобы определить, когда наступит первый день следующего года. В былые времена Римский Первосвятитель совершал в этот день торжественный выход и вбивал гвоздь в дверь храма Януса, возвещая обновление года⁴¹⁶. А я в этот день поднялся на купол собора Святого Петра⁴¹⁷ и высек на самом верху год 2100, последний год мира!

Единственным спутником моим был лохматый пес, помесь водолаза с овчаркой, который встретился мне в Кампанье, где он стерег стадо овец. Хозяин пса умер, но он ждал его и продолжал выполнять свои обязанности. Когда овца отбивалась от стада, он загонял ее обратно и сурово отгонял всех посторонних. Проезжая однажды по Кампанье, я увидел пастбище и некоторое время наблюдал, как пес повторяет преподанные человеком уроки, отныне бесполезные, но не забытые им. Завидев меня, он несказанно обрадовался. Он подпрыгивал и бегал вокруг, виляя хвостом и выражая свою радость отрывистым лаем. Чтобы следовать за мной, он оставил свое стадо и с того дня был при мне безотлучно и шумно выражал свою благодарность, когда я ласкал его или говорил с ним. Когда мы вошли в собор Святого Петра, вдоль великолепного нефа раздались лишь мои шаги да стук его когтей. Мы вместе поднялись по бесчисленным ступеням на самый верх, где я исполнил задуманное и высек дату последнего года. Затем я окинул взором всю расстилавшуюся внизу местность и простился с Римом. Я давно решил покинуть его, а сейчас у меня уже был план действий на время, когда я покину этот великолепный город.

Одинокому созданию присуща охота странствовать. Смена мест всегда рождает надежду на нечто лучшее; быть может, что-то облегчит и мне бремя жизни. Я был глупцом, оставаясь так долго в Риме. Он известен своей малярией, этой прислужницей смерти. Если бы я мог обойти всю землю, оставалась еще вероятность найти где-нибудь на ее просторах уцелевшего человека. Скорее всего, он избрал бы для жительства морское побережье. Оказавшись одиноким где-нибудь вдали от моря, он не захотел бы оставаться там, где похоронил последние свои надежды; как я, он пустился бы на поиски спутника своего одиночества, пока на пути его не возникла бы водная преграда.

Итак, я отправлюсь к воде — причине моего горя; а ныне, как знать, она, быть может, излечит его. Прощай же, Италия! Прощай, украшение мира, несравненный Рим, долгие месяцы бывший убежищем одинокого существа! Прощай, цивилизация, удобная и однообразная жизнь! Теперь я стану искать опасности и приветствовать ее как друга. Путь мой будет часто пересекать смерть, и я встречу ее как благодетельницу. Лишения, непогода и опасные бури станут моими товарищами. Духи бурь, примите же меня! Силы разрушения, раскройте мне навсегда свои объятая! Если только благие силы не сулят мне иного конца и я, много вынеся, не получу награду и снова не почувствую у своего сердца биение сердца кого-то, подобного мне.

Передо мною был Тибр, эта дорога через материк, проложенная самой природой. У берега стояло несколько лодок. Взяв с собой немного книг, съестные припасы и собаку, я сяду в одну из лодок, и течение донесет меня до моря; там, держась поближе к берегу, я пройду вдоль живописных солнечных берегов Средиземного моря, мимо Неаполя, вдоль Калабрии, не побоюсь опасных Сциллы и Харибды⁴¹⁸, а затем бесстрашно (ибо терять мне нечего) направлюсь к Мальте и Кикладским островам. Я не приближусь к Константинополю; его знакомые башни, его бухты принадлежат иной жизни, чем та, какую я веду сейчас. Я пройду вдоль побережья Малой Азии и Сирии, мимо семи устьев Нила, затем вновь поверну к северу и наконец, потеряв из виду забытый миром Карфаген⁴¹⁹ и пустынную Ливию, достигну Геркулесовых столпов⁴²⁰.

Быть может, не завершив свой долгий путь, я найду последний приют где-нибудь — не все ли равно где? — в подводных пещерах, в глубинах океана или буду поражен недугом, пока плыву по бурному Средиземному морю. Может статься, там, где я причалю, я все же найду то, что ищу, — спутника. А если это не суждено, дряхлый и седой, похоронивший свою юность вместе с любимыми, одинокий странник будет и далее ставить парус, браться за румпель и, покорный ветрам, плыть вокруг то одного, то другого мыса, заходить в тот или иной залив, и наконец, разрезая волны океана, оставит позади зеленые края родной Европы, пройдет вдоль темно-рыжих берегов Африки, одолеет бурные волны вокруг Мыса⁴²¹ и, быть может, причалит свое потрепанное бурями суденышко в какой-нибудь бухте, осененной пряно пахнущими деревьями, на одном из островов далекого Индийского океана.

Это, разумеется, мечты. Но вот уже неделю, с тех пор как я стоял на вершине собора Святого Петра, мечты эти владеют моим воображением. Я выбрал себе лодку и уложил туда свой небольшой багаж. Взял я и несколько книг; главные из них — Гомер и Шекспир. Впрочем, передо мной открыты все книгохранилища мира и в любом порту я могу пополнить свой запас. Я не надеюсь на перемены к лучшему в будущем, но однообразные дни настоящего сделались мне нестерпимы. Ни надежда, ни радость не будут моими кормчими; меня влечет отчаяние, не дающее покоя, и страстная жажда перемен. Я стремлюсь бороться с опасностями, опьяняться их ощущением и на каждый день иметь перед собой задачу, пусть малую и добровольно на себя возложенную. Я стану свидетелем всех перемен, возможных в природных стихиях. В радуге я буду читать предвестие ясной погоды; в тучах — угрозу; во всем — некий урок или некую запись, дорогую моему сердцу. Итак, вдоль берегов опустевшей земли, когда солнце находится в зените, когда луна прибывает или убывает, души умерших и недремлющее око Всевышнего будут видеть малое суденышко и его пассажира Вернэ — последнего человека.

Мэри Шелли Последний человек Примечания и комментарии

Роман М. Шелли «Последний человек» был начат весной 1824 г. и окончательно завершен, по-видимому, в августе — сентябре 1825 г. Впервые опубликован в трех томах издателем Генри Колберном в январе 1826 г. В марте того же года книга была републикована парижским издателем Галиньяни. В 1833 г. в Филадельфии издательская фирма «Кэри, Ли и Бланчард» выпустила в свет двухтомное пиратское издание «Последнего человека», ставшее последней прижизненной публикацией этой книги.

Публикуемый в настоящем томе первый русский перевод романа осуществлен по изданию: Shelley М. The Last Man / Ed. with an Introduction by Morton D. Paley. Oxford; N.Y.: Oxford University Press, 1994. Введенная в этом издании сквозная нумерация глав заменена нами на нумерацию по томам, которая соответствует структуре перво-издания, а также критического издания романа в составе восьмитомного собрания сочинений М. Шелли: Shelley М. The Novels and Selected Works: In 8 vol. / General ed. Nora Crook with Pamela Clemit L.: William Pickering, 1996. Vol. 4: The Last Man/Ed. by Jane Blumberg with Nora Crook. В процессе комментирования книги, помимо примечаний к вышеуказанным английским изданиям, были учтены материалы, наблюдения и выводы, содержащиеся в следующих работах: Canuel М. Acts, Rules and «The Last Man» Ц Nineteenth-Century Literature. Vol. 47 (1998). P. 147–170\ Johnson B. «The Last Man» // The Other Mary Shelley: Beyond «Frankenstein» / Ed. by Audrey A. Fisch, Anne К Mellor and Esther H. Schor. N.Y., 1993. P. 258–266; Paley M.D. «The Last Man»: Apocalypse without Millennium // Ibid. P. 107–123; De Palacio J. Mary Shelley dans son oeuvre: Contribution aux etudes shelleyennes. P., 1969; Sambrook A.J A Romantic Theme: The Last Man // Forum for Modem Language Studies. Vol. 2 (1966). P. 25–33; Spratt H.S. Mary Shelley’s Last Man: The Truth of Dreams //Studies in the Novel. Vol. 7 (1975). P. 526–537; SterrenbeTg L. «The Last Man»: Anatomy of Failed Revolutions //Nineteenth-Century Fiction. Vol. 33 (1978). P. 324–347. Литература более частного характера указана в примечаниях.

¹ О Милтоне см. преамбулу комментария к «Франкенштейну» (с. 536 наст. изд.). В эпиграфе к роману, заимствованном из «Потерянного Рая» (кн. XI, ст. 770–772), процитированы слова Адама, сказанные им архангелу Михаилу после того, как он увидел картину грядущего всемирного потопа. Этот эпиграф содержательно соотносится с двумя важнейшими темами романа — гибели человечества и предсказания будущих мировых событий.

TOMI

Вступление

² В 1818 году я посетила Неаполь. Восьмого декабря… мой спутник и я переправились через Залив… — Детали и датировка описанной здесь поездки соответствуют подробностям визита четы Шелли и Клер Клермонт в Неаполь. Под Заливом имеется в виду обширный Неаполитанский залив в Тирренском море; чуть далее упоминается его древнеримское название — Байя. В этих же местах разворачиваются некоторые эпизоды романов «Итальянец, или Исповедальня Кающихся, Облаченных в Черное» (1796, опубл. 1797) Анны Радклиф (см. примеч. 382 к «Франкенштейну») и «Коринна, или Италия» Жермены де Сталь (см. примеч. 76 к «Франкенштейну»), упоминаемых в заключительной главе «Последнего человека».