Последний долг

На мгновение мне показалось, что он так и сделает.

Затем реальность развеяла эту надежду.

– Ошибаешься, Джет.
– Кат снова воспользовался ножом. На этот раз... он прорезал кожу. Слезы брызнули из глаз Жасмин, но она все еще не закричала.
– Я ненавижу это. Я ненавижу так поступать со своими детьми. И я ненавижу тебя за то, что ты заставляешь меня это делать.

Мои пальцы задели лезвие, которым он пользовался, потускневшее и брошенное на стол. Я мог бы порезать его. Я мог заставить его почувствовать то, что чувствовала Жасмин. Но у меня была идея получше.

Тяжело дыша, я схватил большую дубинку. Похожую на дубинку, которую обычно носили полицейские, но эта была толще, тяжелее, готовая сломать конечности и превратить кости в мякоть.

Я повернулся лицом к отцу. Он лежал ничком на дыбе, его глаза были широко раскрыты, белые волосы казались снежной копной в мрачном сарае.

– Помнишь это?

Он сглотнул.

– Я помню, какой ты был гребаной «киской», когда я использовал ее.

Воспоминания пытались взять меня в заложники, когда он избивал меня, наносил мне синяки — учил меня урок за уроком.

– Будет справедливо, если ты поймешь, почему я кричал, тебе не кажется?

Кат сглотнул.

– Ты все время знал, что мне не нравилось то, что я делал. Я сделал это, чтобы попытаться спасти тебя от самого себя. Вы были моими детьми. Разве я, как твой отец, не имел права использовать свою плоть и кровь, чтобы помочь своему первенцу?

Я покачал головой.

– Использование и злоупотребление - это два совершенно разных слова.

Он усмехнулся.

– И все же их разделяет так мало.

Моя грудь болела от дыхания, бок горел от лихорадки. Я хотел, чтобы это закончилось. Я взял на себя обязательство заставить его заплатить, но я не хотел затягивать это.

Я хотел закончить это.

Я хотел Нилу.

Я хотел забыть.

– Это не имеет значения. Ты все равно был неправ, сделав то, что сделал.
– Шагнув к нему, я поднес дубинку к его лицу.
– Посмотри на это и скажи мне, что ты чувствуешь. Не заставляй меня работать ради твоих ответов, Кат. Хоть раз в своей богом забытой жизни скажи мне правду.

Его козлиная бородка дернулась, когда он уткнулся подбородком в шею, отталкиваясь от оружия.

– Ты знаешь меня, Джетро. Ты знаешь, что я люблю тебя.

– Чушь собачья. Попробуй еще раз.

Он оскалил зубы.

– Это не чушь собачья. Я действительно люблю тебя. Когда Нила вернулась в Лондон и ты принял лекарство, я так чертовски гордился тобой. Никогда не был так горд. У меня был сын, которым я всегда знал тебя. Способный, смелый, достойный наследник всего, что я построил.

– Я всегда был таким, отец. Даже будучи мальчиком, я делал все возможное, чтобы ты это понял.

Дерево заскрипело, когда он затягивал пряжки.

– Но это было омрачено твоим состоянием. Это сделало тебя слабым. Это сделало тебя восприимчивым. Мне нужен был кто-то сильный, не только для того, чтобы заботиться о моем наследии, но и для защиты твоей будущей семьи. Было ли так неправильно с моей стороны хотеть дать тебе жизненные навыки, необходимые для того, чтобы бороться с тем, кто ты есть?

– Кто я есть?
– Я подавился циничным смехом.
– То, что я есть, ничто по сравнению с тем, что ты есть. Ты говоришь о жизненных навыках и превращении меня в мужчину. Я называю это инвалидизацией вашей дочери, эмоциональным калечением вашего сына и разрывом на части единственных людей, которые любили бы вас безоговорочно.

Кат открыл рот, чтобы ответить, но ничего не сказал.

Он уставился на меня, и единственное, что я надеялся не произойдёт, сбылось.

Его эмоциональная ярость иссякла, смешавшись с нервозностью из-за того, что я был прав. Что он поступил неправильно. Что каким-то образом... он был плохим.

Стиснув челюсть, моя рука яростно взметнулась назад.

– Нет, ты не должен думать об этом. Не после того, что ты сделал.

Дубинка просвистела в воздухе, ударив его по бедру с тошнотворной силой. Тяжелый удар и оглушительный афтершок заставили мою лихорадку подняться до невыносимых высот, а тошноту схватить за горло.

Кат взревел, его тело дергалось в пряжках, он корчился.

Находясь на противоположном конце сцены, с которой я был так хорошо знаком, у меня скрутило живот.

Его агония захлестнула меня. Разрушающееся здравомыслие. Злоба внутри него уступила место страху. Меня чуть не вырвало. Я хотел порезаться, чтобы сосредоточиться на своей боли, а не на его. Мне хотелось убежать.

Но я не мог.

Если бы я достаточно сильно постарался, я мог бы отключить свое состояние. Я мог бы вернуться к тому, чему он меня научил. Но не сегодня. Я был обязан ему этим. Я был обязан себе этим. Вместе мы очистили бы все, чем я был. Всех, кому мы причинили бы боль.

– Больно, не так ли?

Я ударил снова, на этот раз по другому его бедру. Джинсовая ткань его джинсов немного защищала его, но его крик бумерангом разнесся по всему пространству.

Кислый привкус наполнил мой рот, когда ненависть к себе поселилась в моем сердце. Я ненавидел это чувство, когда его боль означала, что я не мог наслаждаться ею. Я не мог оценить его силу, когда доставил дозу его собственного лекарства, наконец продемонстрировав, каким ужасным он был.

Страница 31

Его дыхание сбилось, когда боль пронзила его тело. Я ударил недостаточно сильно, чтобы сломать кости, но достаточно, чтобы поставить адский синяк.

Обойдя стол, я погладил черную дубинку. Тяжелая резина была плотной и угрожающей. Спасения не будет.

– Что ты мне однажды сказал? Что я могу плакать и кричать так громко, как захочу, и никто нас не услышит...?

Его глаза загорелись, встретившись с моими. На его лбу выступил пот. Его руки боролись с пряжками, а колени дрожали от адреналина.