Последний глоток сказки: жизнь. Часть I и Последний глоток сказки: смерть. Часть II

— Что вы наделали, ирод! — завопил на весь замок Эмиль уже по-английски, от ужаса позабыв про спящую графскую дочь.

Он тут же рухнул на пол, окончательно похоронив в волосах боль своих обожженных пальцев. Из глаз Эмиля брызнули слезы, но он стирал их плечом, скользя ногтями по каменным плитам в надежде собрать все оброненные пряди.

— Сеньор Буэно, мы, кажется, действительно пропустили что-то интересное, — обрела наконец дар речи бывшая служанка графини Заполье и шагнула к Эмилю.

Ее длинные цепкие огненно-красные ногти, словно пинцет, подцепили упавшие волосы и сложили в кисточку.

— Это для? — Ива замялась. — Для пудры? Или вы, профессор, сумели отрастить бороду? И вам снова требуется бриться по утрам?

Эмиль выхватил из ее рук пряди и прижал к груди.

— Это для куклы графа, — буркнул он, не понимая, какого ангела вообще разговаривает с прислугой. — И вообще у нас траур, так что официального ужина не будет. Но Серджиу позаботится о вас.

— Траур? — старичок поправил на макушке кипу. — Судя по волосам, Александр отказался от диеты… Снова не рассчитал свои силы? Он взял мать с ребенком? И теперь в замке дети? Или, надеюсь, всего один. Я не люблю шум. Но я не позволю убить младенца…

Сеньор Буэно придавил ногой чемодан, будто тот действительно был живым и мог сам подняться на колесики от не меньшего удивления, чем брови старика.

— У графа только что умерла… — Эмиль на секунду запнулся. — Жена. В родах.

Теперь на чемодан уселась Ива, подтянув затянутые светлым капроном коленки к самому носу.

— Я говорила, что с этими экспериментами он когда-нибудь тронется умом. Говорила? Позовите уже кто-нибудь графа! Пусть он уведет своего сумасшедшего профессора!

— Я сам его успокою. Встань с чемодана.

Ива тотчас отпрыгнула в сторону. Старичок щелкнул замком и откинул крышку.

— Для вас, мой милый друг. Специально собирал ценные экземпляры. Тут и тушеная кровь негритят… И… Да сами смотрите! Одна бутылка кубинского рома заменяет десять кубинок. А коли назад пойдет, так следует глотнуть Бехеровки из Карловых Вар, и места даже для негритят хватит. Говорят, их кровь придает лицу оттенок загара… Вам тут экспериментировать и экспериментировать… Только не спейтесь, как ваши сородичи.

Эмиль не двинулся с места. Но старичок больше не смотрел на него. Он запрокинул голову и уставился на спускающегося по лестнице Дору, который держал в руках спеленутого младенца.

— Ну хоть кто-то из хозяев соизволил наконец объявиться!

— Доброй ночи, сеньор Бузно! — проговорил тихо Дору. — Вы не предупредили нас о своем возвращении.

— А я и не должен был этого делать, — проскрипел старичок зло. — Этот замок такой же дом мне, как и вам, господин Заполье.

 Дору уже был внизу, и Ива выскочила вперед, но Дору повернулся к ней боком.

— Ты слышала про микробов? Отойди от моей сестры.

— Здесь, кажется, всех надо лечить, — проговорил старичок хрипло. — Чего вы перепили, господа хорошие? Моей сливовицы?

Но Дору ничего не ответил, он смотрел на волосы в руках Эмиля.

— Отец срезал Тине волосы, — упавшим голосом объявил профессор Макгилл. — И велел отнести ему в кабинет… И он не плачет. Он спокоен. И…

Эмиль уже не знал, что добавить, потому молча обошел брата и побежал наверх, чтобы скорее донести до ящика графского стола свой ценный груз и начать зализывать раны.

— Что вы сказали, Дору? — прохрипел старик. — Сестра?

— Я не позабыл хорватский, сеньор Буэно. А если вас подробности интересуют, так это к отцу! Я свечку не держал!

Руки Дору задрожали, когда сестра вдруг проснулась и заплакала.

— Дайте мне ребенка, пожалуйста!

Ива вовремя отдернула руки, а то получила бы по пальцам ногой, которую задрал Дору явно для того, чтобы лягнуть ее.

— Разбежалась! — прорычал юный граф. — Клыки для начала спрячь!

— Это не клыки, — надулась бывшая служанка. — Это накладные зубы для голливудской улыбки. Там за океаном надо было постоянно улыбаться, и как нам быть с клыками?! Пришлось все остальные зубы дорастить… Но не переживайте, они сточатся и отвалятся…

— Да меня твои зубы вообще не интересуют, — Дору пытался мурлыкать колыбельную, но получался какой-то приглушенный рык.

— Да отдайте уже ребенка! Изверг!

Цепкие пальцы Ивы вытащили младенца из дрожащих рук Дору, будто клешни рака. Ребенок, к удивлению старшего брата, сразу замолчал и уткнулся в мягкую грудь вампирши, спрятанную под кружевной кофтой.

— Нехорошо обманывать ребенка, — покачал головой сеньор Буэно, который как встал, так и не сходил с одного места.

— Идем! — бросил Дору Иве, которая уже что-то там мурлыкала младенцу, во все глаза глядящему на ее пышные красные губы.

И когда они поравнялись на лестнице, Дору склонился к лицу служанки:

— Как тебе это удалось?

— Материнский инстинкт у женщин не в крови находится, потому в не-жизнь тоже переходит. К тому же, я вас тоже, было дело, нянчила.

Дору не сумел постичь логики Ивы, но решил на всякий случай кивнуть.

— Премного благодарен.

— Вы б сливовицы взяли, — зашептал им вслед старичок. — Губки б намочили, и проблема сна была б решена… О, профессор, с возвращением! — усмехнулся он Эмилю, спрыгнувшему с лестницы. — Так что тут произошло с научной точки зрения?

— С научной — ничего, — ответил Эмиль глухо. — Потому что логика в этом замке давно задохнулась в пыли.

— Нет, без полбанки явно не разберусь! Вы присоединитесь? Серджиу! Неси моей сливовицы!

Эмиль покачал головой.

— Предложить вам французский коньяк? — усмехнулся старичок. — Или все же шотландский виски? Да не будьте таким серьезным, профессор. Траур — нормальное состояние вампира. А вот отцовство — совершенно ненормальное. Как бедного Александра угораздило настолько тронуться в уме в мое отсутствие?

— Мы помогли, — буркнул Эмиль, так и не сдвинувшись с плиты, в середину которой приземлился. — Вашими деньгами. Кстати, мне пока нечем отдавать.

— Да что вы, профессор. Я уже забыл… Вы купили ему ребенка? Зачем?

— Пойдемте сядем у потухшего камина. Поговорим по душам, которых у нас нет, — выдохнул Эмиль, держа перед собой скрюченные руки.

— У вас и рук нет. Доэкспериментировались, гляжу?

— Есть такое, сеньор Буэно. В который раз убедился, что не знаю ничего по своему предмету.