Последний хит сезона

– Я не вроде на вид «фу ты, ну ты, недотрога», – все-таки, ему удалось меня взбесить, и я сцеживала слова, как кобра яд, – я не «юморная девчонка». И попрошу запомнить, что я не Ритка, не Риток и, уж тем более, не Ритуля! Я – оперативный сотрудник детективного агентства «Шиповник» Маргарита Рощина и обращаться ко мне следует именно так!

– Не вопрос, Маргарита Рощина, какие проблемы? – расплылся Солодцев в отвратительно довольной ухмылке. – Но ты точно не передумала в офис ехать? Прикинь, не обязательно в сауну, мало ли в городе приличных заведений. А еще можно…

– Алексей Игоревич, прекратите! – я зло сверкнула глазами. – Или мы едем в офис: как можно быстрее и без посторонних разговоров, или я сейчас выхожу из машины и ловлю такси.

– В офис, так в офис, не вопрос. Я же только предложить хотел…

Я уже набрала побольше воздуха, чтобы достаточно убедительно рявкнуть: «Остановите машину!», но Солодцев неожиданно замолчал. Ехал, искоса поглядывая на меня, и, судя по вертикальной морщинке, появившейся между насупившимися бровями, о чем-то сосредоточенно размышлял. Возможно, о том, не пожаловаться ли ему Баринову на распущенность и хамство младшего персонала.

А вот пусть попробует, пожалуется! Александр Сергеевич его, конечно, выслушает, но сам в подробности претензий вникать не станет, поручит разобраться в конфликте Гошке, как моему непосредственному наставнику. И вот тогда-то, Алексей Игоревич узнает много нового – и о распущенности, и о хамстве, а если начнет что-то вякать, то возможно, и о рукоприкладстве! Право, я человек не кровожадный, но это тип меня откровенно достал!

– Ладно, Маргарита Рощина, хватит дуться. Что мы, как двое глухонемых? Не хочешь меня слушать, сама расскажи, что-нибудь. Из вашей практики – бывают же интересные случаи.

Я еще не остыла, поэтому посмотрела на него с откровенным подозрением. Но Солодцев, похоже, приставать не собирался – ему просто скучно было ехать в тишине.

– Про наши интересные случаи я рассказывать не могу, – боюсь, мой ответ прозвучал не слишком дружелюбно. – Мы обещаем клиентам полную конфиденциальность. Вам ведь тоже не понравилось бы, если бы я о ваших проблемах с женой и с прочими дамами стала на всех углах рассказывать?

Моя холодность Солодцева не смутила.

– Да почему же, – хохотнул он. – Рассказывай, разрешаю. Пусть на моем примере народ учится. А может, мне вообще, писателя какого найти? Чтобы написал про меня книжку, а денежки потом пополам! Или кино снять? Если актриску на роль Надьки подходящую найти, и еще парочку таких, фигуристых: Светку с Наташкой изобразить, фильмец получится – закачаешься! Прикинь, Оскар гарантирован! Как ты думаешь?

– Я думаю, если вы хотите поговорить, то лучше найти какую-нибудь нейтральную тему, – немного смягчившись, предложила я.

– Это какую, нейтральную?

– Ну-у… – не говорить же ему, что я готова обсуждать любую тему: от перспектив полета очередного спутника на Марс до проблем, возникающих при выкармливании утконосов – лишь бы наш разговор не касался самого Солодцева и его взаимоотношений с женщинами. – Например, объясните мне, почему ваша фирма называется «Жикле»? Что это такое? И чем вы, вообще, занимаетесь? Мы сначала подумали, что автозапчастями, но Нина сказала, что это как-то с живописью связано.

– Слушай, Ритка, только не злись, но ты, действительно, уникальная девчонка! Ты первая, кто интересуется, чем я занимаюсь. Обычно спрашивают, сколько денег фирма приносит, а на остальное им наплевать.

Я на мгновение стиснула зубы, потом расслабилась, выдохнула и, позаботившись, чтобы в моем голосе не прозвучало ни одной теплой нотки, напомнила:

– Жикле.

– А что жикле? Жикле, Маргарита Рощина, – он правильно понял мое неудовольствие, но оно его только позабавило, – это такая технология нанесения красок на холст, от французского – разбрызгивание. Используется для факсимильного воспроизведения картин.

Я представила себе художника, который устроился в Третьяковской галерее напротив картины Репина, известной под названием «Иван Грозный убивает своего сына» и перерисовывает ее, прыская краской из баллончиков с надписями «Жикле»-синий, «Жикле»-оранжевый, «Жикле»-бледно-розовый… бред какой-то.

– Это чтобы копии рисовать?

– Нет, не копии. То есть, получается, конечно, копия, но от оригинала ее фиг отличишь, особенно, если холст правильно подобрать. И не рисовать, там, я же говорю, цифровые технологии. Сначала с оригинала делают снимок, очень высокой четкости. Потом, микроскопическими каплями краски, изображение наносят на специальный холст. А когда все готово – разные дополнительные обработки, чтобы воссоздать рельеф картины. В общем, там много разных технических заморочек, но в результате, копия получается – пальчики оближешь! Полная иллюзия: характер и фактура мазка, нюансы цвета, светотень… даже кракелюры, трещинки на краске, сохраняются. Я же говорю – от оригинала невооруженным глазом, не отличишь. Эксклюзив!

– Алексей, ты что, художник? – от растерянности, я обратилась к нему на «ты» и по имени. Но как тут было не растеряться: Солодцев, которого я с первого взгляда записала в жизнерадостные неандертальцы, уверенно, со знанием дела, толкует мне о светотени и о кракелюрах!

– Нет, что ты! Это я так, за последние годы нахватался. На самом деле, я до тридцати лет и в музее-то ни разу не был, из всех картин только «Три богатыря» знал, да эту, с медведями – «Утро в сосновом лесу». Просто я бизнесмен, я занимаюсь тем, что хорошо продается. Понимаешь, если бы был спрос на фасованное дерьмо, я бы организовал фасовку и продажу дерьма в пакетиках. А если есть спрос на жикле, – он ухмыльнулся и подмигнул мне, – я жиклюю по полной программе.

– И что, правда есть спрос?

– А то! Ты не представляешь, как народ по этим факсимильным копиям убивается! Я не об учителях-врачах, конечно, говорю – эти, может, и захотели бы, да им на каждую картинку всей школой или больницей сбрасываться пришлось бы. А вот серьезные люди любят у себя в спальне что-нибудь из Ренуара повесить, или из старых фламандцев в столовую – натюрморт с рыбой. Особенно, с тех пор, как это на западе в моду вошло. И организации, конечно, тоже. Банки, те больше русских художников заказывают. Причем, прикинь, как получается – если банчок новый, только открывается, там классику просят, Сурикова или Левитана. А банкам постарше, посолиднее, подавай авангард, Малевича с Кандинским! Гостиницы тоже, солидные, для ВИП-клиентов к нам обращаются, клубы, рестораны элитные. Всем хочется быть в тренде. О, смотри, мы уже и приехали!

Признаюсь, я слушала его, раскрыв рот. Даже позволила пренебрежительно отозваться об учителях – обычно я этого не спускаю. И то, что мы добрались до места, не заметила. Очнулась только, когда «Лендкрузер» затормозил перед нашим крыльцом. Алексей Игоревич, с неожиданной ловкостью, выскочил из машины, обежал ее и, прежде чем я успела отстегнуть ремень, распахнул дверцу с моей стороны, согнулся в церемонном поклоне и подал руку:

– Позвольте вам помочь, Маргарита Рощина!

Я мгновенно вскипела. Кажется, после этой неожиданной лекции я начала менять отношение к нашему клиенту, а он снова балаган устраивает! Но воспитание – штука прочная. Как бы я ни была зла на человека, но если он проявляет демонстративную вежливость, я не могу ответить откровенным хамством. Я позволила себе выразить неприязнь только максимально скупой благодарностью – не уверена, что брошенное в сторону сухое «спасибо» достигло его склоненной головы. Да еще тем, что едва коснулась его руки, выпрыгивая из машины, и попыталась сразу же, не глядя на Солодцева, двинуться к крыльцу. Именно попыталась, потому что этот неотесанный дикарь успел перехватить меня и снова обнять правой рукой за плечи.

– Не спеши, Маргарита Рощина, разговор есть.

– Алексей Игоревич, – я выразительно покосилась на руку, лежащую на моих плечах, – вам никогда не приходило в голову, что есть девушки, которым не нравится подобное обращение?

– Какое обращение? – не понял он. – Ты же сама сказала, чтобы я тебя Маргаритой звал. Не вопрос, что мне жалко? Но я сейчас о другом. Ты ведь без машины осталась, может мне вечером подъехать, забрать тебя с работы?

– И в сауну? – надменно уточнила я.