Последний, кого ты любила

— Мне пора, — сказал я.

Райдер встал рядом, бросил наличные на стойку.

Он вышел следом за мной, и ледяной ветер хлестнул по лицу в тот же миг, когда начался дождь. Он был холодным и колким, словно пальцы, сжимающие моё сердце. Тоска, страх и злость на самого себя за то, что дал МакКенне взбесить меня, за то, что был жестоким, когда всегда гордился тем, что таким не являюсь.

Мы шагали бок о бок, пригнув головы, позволяя каплям дождя стекать с полей шляп, пока направлялись к моему дому. Я вдруг почувствовал облегчение от того, что Милы не было дома. Я не хотел, чтобы она видела меня таким — пьяным, разбитым, напуганным.

Я возился с замком, прежде чем наконец впустить нас внутрь. Мы скинули пальто, шляпы и сапоги, оставив их в прихожей, и я направился в свой кабинет. Открыл сейф, достал бумаги, подтверждающие, что Мила моя, и сел за стол, уткнув голову в руки. В который раз перечитал эти проклятые строки, будто в этот раз они могли сказать мне что-то новое.

Райдер опёрся на стол и положил руку мне на плечо.

— Мэдс, ты зря себя накручиваешь. Она твоя. Никто у тебя её не отнимет, но…

Я резко поднял голову.

— Но что?

Райдер тяжело вздохнул.

— Может, стоит рассказать МакКенне всю эту чёртову историю? Знаешь, мне самому тошно это говорить, но у Милы есть право знать свою сестру.

— Нет, — выплюнул я. — Она не может просто так заявиться, заставить Милу её полюбить, а потом снова её бросить.

Одна только мысль об этом обжигала изнутри.

Райдер потер небритую челюсть. Щетина у него уже была такой же густой, как и у меня. Видимо, мы оба забили на бритьё.

— Ты же сам всегда говоришь, что твоя история с МакКенной — это совсем не то, что случилось у меня с Рэйвен, — сказал он.

— Это не про меня! — рявкнул я, сверля его взглядом.

— Не про тебя? — тихо переспросил он. — Если ты сейчас не дашь Милле узнать её сестру, а потом, через несколько лет, она об этом спросит, что ты ей скажешь? Как она себя почувствует, узнав, что ты специально держал МакКенну от неё подальше? Просто потому, что ты позволишь им узнать друг друга, это ещё не значит, что ты должен снова впускать её в своё сердце. На хрен это. Ты имеешь полное право оставить его для себя.

Райдер поднялся и направился к выходу.

— Просто подумай об этом, — бросил он через плечо, уходя.

Я убрал бумаги обратно в сейф, но ноги сами привели меня в комнату Милы. В ночи её ночники отбрасывали разноцветные блики на стены и потолок, но сама она отсутствовала. В груди сжалось. Одна мысль о том, что её комната может быть пустой постоянно или даже время от времени, если мне придётся с кем-то её делить, разрывала меня на части.

Я лёг на её кровать, глядя в потолок. Подушка пахла её шампунем с ягодным ароматом.

Чёртов Райдер, он, как всегда, прав. Я знал, что ему это так же тяжело, как и мне — представить, что МакКенна снова появится в нашей жизни. Но что скажет Мила через несколько лет, если узнает правду? Моя настойчивость в том, чтобы выдавить МакКенну из нашей жизни, была действительно ради Милы или ради меня самого? Ради того, что я чувствовал, когда меня бросили?

Что на самом деле случится, если я позволю МакКенне стать частью жизни Милы?

Райдер был прав. Позволить им узнать друг друга не значило снова впустить её в сердце.

Подсознание лишь усмехнулось мне в ответ, потому что я не был уверен, что она вообще когда-то его покидала.

Но та девушка, что жила в моей памяти, была всего лишь миражом. Её больше не существовало. Подросток, который сражался с пьющей матерью с каким-то невозможным мужеством. Девчонка, которая смеялась, дразнила, бросала вызов. Подталкивала. Вытаскивала меня из зоны комфорта.

* * *

МакКенна сидела верхом на Шэдоуфаксе — сером в яблоках жеребце, на котором ездила с тех пор, как отец научил её держаться в седле. Её волосы развевались позади, пока они с конём перепрыгивали через бурный поток реки, раздувшейся от зимних дождей. День был холодным, несколько дюймов снега скрывали землю, делая её непредсказуемой. Я сказал ей не прыгать, но она была настроена добраться до лощины как можно скорее — к этим переплетённым, похожим на пещеру корням старых дубов на холме.

Когда они приземлились на другой стороне с грацией, которая была для неё столь естественной, она обернулась ко мне и улыбнулась — улыбка, прорезавшаяся в каждую клетку и каждую жилу моего тела.

— Ну же, Мэддокс. Не трусь.

Я похлопал Арода, своего тёмно-гнедого жеребца.

— Ну что, приятель? Рискнём?

МакКенна натянула поводья, останавливая Шэдоуфакса.

— Мэдс… давай… лощина зовёт. Когда мы вернёмся, снег уже растает.

Я развернул Арода, отъехал на несколько ярдов, склонился к его шее и послал его в галоп. Ледяной ветер резал кожу на руках и лице, пока мы набирали скорость, но он даже не замедлился, когда я подтолкнул его к прыжку. Мы приземлились не так грациозно, как МакКенна с её конём, но Арод быстро нашёл равновесие и направился к ним.

Я придвинулся ближе, потянув за поводья её жеребца, пока наши лошади не встали бок о бок, достаточно близко, чтобы я мог наклониться к ней.

— Ты не можешь так рисковать, Мак. Если бы с тобой что-то случилось…

И прежде чем я успел закончить, я целовал её — горячо, жадно, как мы начали делать с того самого дня, когда я забрал её из дома её матери и не позволил вернуться.

Я застонал, когда она отстранилась, и у меня внутри всё сжалось, когда я увидел, что её улыбка исчезла.

Она достала из седельной сумки стеклянную банку.

— Мне нужно сделать это сегодня. Мне нужно закопать её, чтобы плохие воспоминания не последовали за мной в Калифорнию.

Я не знал точно, что в ней было, кроме того, что это были небольшие бумажные полоски, над которыми она трудилась несколько дней. В груди завязался узел, когда я понял, что она записывала туда свои самые тёмные воспоминания.

Я изо всех сил старался, чтобы этот день — день, наполненный мыслями о её отъезде — не стал для меня таким же мрачным воспоминанием.

Потому что это мог бы быть хороший момент. Солнечный свет, отражаясь от снега, заставлял кристаллы льда сверкать, и они были почти так же красивы, как её сияющие глаза. Щёки пылали румянцем от ветра, от скачки… а может, и от моих поцелуев. Но вместо того, чтобы стать воспоминанием, которое хотелось бы сохранить, этот день был омрачён знанием, что она уедет… что её не будет здесь через несколько месяцев, что она последует за своей мечтой… и чёрная дыра внутри меня только разрасталась.

— Давай, хмурый мальчик. Вперёд.