Последний, кого ты любила

Мэддокс так сильно сжимал кружку с кофе, что удивительно, как она ещё не треснула. Челюсть его была напряжена, как кулак под густой бородой. Даже хмурясь, он был чертовски красив. Бородка ему шла, придавая ему ещё больше серьёзности, добавляя к его облику что-то зрелое, что-то, что делало его ещё привлекательнее. Интересно, как бы она ощущалась на моей коже?

Он делал вид, что меня здесь нет, но это только нагнетало напряжение. Разговоры с Евой и Салли смягчили мои эмоции после вчерашнего, и я не знала, стоит ли извиняться за свою злость или же просто умолять позволить мне увидеть Милу.

Тилли вернулась, поставила передо мной чашку кофе, а затем положила одну руку на плечо Мэддокса, а другую — на моё.

— M&M… Чёрт возьми, как же здорово снова видеть вас вместе за одной стойкой.

Живот сжался от прозвища. Когда-то оно было для меня радостью. Я любила быть частью этого единого целого — с Мэддоксом. С Хатли.

Мэддокс резко поднялся, и рука Тилли соскользнула.

— Мне пора, Тилли, отмени завтрак.

— Мэддокс Хатли, сядь обратно и подожди свой заказ!

— Забыл, что должен заехать к Вилли помочь с инструментами, — бросил он, пятясь назад, но Тилли схватила его за руку и быстро взглянула то на меня, то на него.

— Значит, слухи правдивы. Вы вчера друг другу глотки грызли?

Щёки запылали от жара. С такой скоростью, с какой в Уиллоу-Крик распространялись слухи, можно было подумать, что меня избавили бы от матери куда раньше моего восемнадцатилетия. Можно было бы решить, что весь город бросился бы меня спасать. Но нет. Это только доказывало, как искусно мы с мамой скрывали её следы.

Мэддокс потёр челюсть.

— Ты собираешься извиняться? — Тилли спросила его.

— Тилли, — выдавила я, больше всего на свете желая просто нырнуть под стойку и спрятаться там, потому что ощущала на себе десятки любопытных взглядов.

— Сядь, пока я не позвонила твоей маме, — бросила она Мэддоксу.

— Да чтоб тебя… — пробормотал он, но подчинился. — Я не десятилетний, Тилли.

— Нет, ты — избранный представитель власти, который должен вести себя соответственно. Так что веди себя.

Она развернулась и направилась к старинному кассовому аппарату, чтобы обслужить пару, стоявшую у стойки. Я рискнула украдкой взглянуть на Мэддокса, пока делала глоток кофе. Глаза его скрывались под широкой тенью шляпы, но напряжённая линия челюсти никуда не исчезла.

Барные стулья стояли так близко друг к другу, что каждый раз, когда я шевелилась, мой локоть задевал его руку. От этого лёгкого прикосновения по коже пробегала дрожь, будто я сама себе разрядила дефибриллятор в грудь. Дыхание стало сбивчивым, и мне пришлось сосредоточиться, чтобы вернуть его в норму.

— Ты уезжаешь сегодня? — спросил он ровным тоном. Я не могла понять, был ли это вопрос или приказ. Или, возможно, нечто среднее. Но даже эта возможность стерла с моих губ извинения, которые я собиралась произнести.

— Нет. Я же сказала тебе — я хочу правды. Хочу узнать её, — твёрдо ответила я, заставляя себя сохранять спокойствие. Включила тот самый врачебный тон — тот, который сообщал факты, но при этом старался смягчить их остроту.

Он резко развернулся ко мне, и наши ноги и ступни переплелись. Новая волна жара и напряжения окутала меня, а воспоминания накрыли с головой. Мы вот так же сплетались, только без одежды, на заднем сиденье его Бронко. Я почти чувствовала его горячую кожу, вспоминала, как сжимала его плечи, как он стонал мне в шею. Это были лучшие моменты, которые я долгие годы старательно запирала глубоко внутри и отказывалась открывать.

Но теперь они вырывались наружу, а вместе с ними — тот самый демонический проблеск надежды, который я так долго пыталась убить.

Я не могла не задаваться вопросом — чувствовал ли он это тоже? Дрожала ли его кожа от той же самой неведомой силы, что притягивала нас друг к другу? Ныла ли его грудь от того же глухого желания, что скручивало меня изнутри? Был ли он так же сбит с толку, как и я, этими чувствами, которые накладывались поверх гнева и боли, накопленных за долгие годы?

Глава 14

Мэддокс

Даже после того, как прошлой ночью Райдер пытался меня урезонить, категорическое отрицание МакКенны не успокоило меня, а наоборот — подлило масла в огонь. Паника хлынула по венам с новой силой. Мне нужно было, чтобы она уехала, пока этот крошечный голос в глубине сознания — тот, что вопил, как я рад её видеть, как её появление в Уиллоу Крик похоже на несбыточную мечту — не взял верх. Потому что что мне могла стоить эта мечта?

Она вскинула подбородок, бросая вызов моему молчанию.

Я как-то забыл, насколько она упряма. В юности я умолял её заявить на мать, просто уйти из этого дуплекса и больше не возвращаться. Клялся, что она всегда найдёт приют у меня и моей семьи. Но она отказывалась. Сибил умела ломать людей. Она вбила в МакКенну не только страх, но и ощущение, что она обуза. Мак никогда не хотела стать тяжёлым грузом для моей семьи.

Наши ноги переплелись на узких стульях, и от этого прикосновения по мне словно побежал горящий фитиль. Каждое нервное окончание вспыхнуло, и меня это злило почти так же сильно, как и сам факт её появления в городе. Я не хотел, чтобы моё чёртово тело помнило, каково это — быть обвитым её руками. Не хотел, чтобы МакКенна оставалась единственной, кого я когда-либо желал так сильно. Но, чёрт возьми, даже сейчас, когда я был обижен, разозлён и хотел, чтобы она ушла, меня тянуло к ней. Хотелось накрыть её губы своими и напомнить, насколько идеально мы всегда подходили друг другу.

— Это эгоизм, — выдавил я, откидывая шляпу назад, чтобы посмотреть ей прямо в глаза.

— Что? — вспыхнула она, сверкая раздражённым взглядом.

— Хотеть узнать её. Это эгоизм, — повторил я, понижая голос, чтобы наш разговор не разлетелся по сплетням.

— И каким же образом это эгоизм? Я всего лишь хочу узнать свою сестру.

Как она не понимала, к чему приведёт этот её простой запрос? Как знание МакКенны, любовь к МакКенне, а затем её потеря разобьют маленькое сердце Милы? Я не позволю никому причинить боль моей дочери. Особенно МакКенне, которая слишком хорошо умеет это делать.

— Это эгоизм, — повторил я, сдерживая рык, растущий в груди. — Потому что это только про тебя и никак не про неё. Мы оба знаем, что, как только ты сделаешь здесь всё, что задумала, ты уедешь обратно в Калифорнию. Ты всегда выбираешь то, что хочешь ты, а не то, что лучше для неё. Я не позволю тебе врываться в её жизнь, забирать кусочки её сердца, а потом исчезать. Она моя дочь, и, чёрт возьми, я имею полное право защищать её от всего, что может её ранить. Включая тебя.

Она отвела взгляд, её пальцы нервно постукивали по лакированной стойке, пока она не подняла глаза снова. В них было столько боли, что у меня перехватило дыхание.