Последний, кого ты любила

Но главной головной болью были Вест Гирс — мотоклуб, который обосновался в горах, прямо у границы округа, и занимался там наркоторговлей и складированием краденого. Именно они сделали этот день чертовски долгим.

Я пошёл по коридору, но замедлил шаг, проходя мимо комнаты Милы. Она ожидала, что я приду и лягу с ней, но вонять виски рядом с ней мне совсем не хотелось.

Поэтому я прошёл дальше, в ту единственную комнату, куда не позволил маме и сёстрам совать нос. Спальня была таким же отражением меня, как, пожалуй, ни одно другое место в этом доме. Тёмное дерево, тёмно-синие ткани, чёрно-белые фотографии озера и ранчо.

Я запер оружие в сейфе, принял душ в ванной, наполненной ароматом тикового дерева и свежести, натянул спортивные штаны и длинный лонгслив и босиком направился к Миле.

Тихо повернул ручку в тщетной надежде, что она действительно уснула. Но стоило мне войти, как она молниеносно нырнула под одеяло.

Её комната выглядела так, будто радуга её… вытошнила. Она была одержима ими. Уговорила меня покрасить белую спинку кровати в радужные полосы. Повсюду ночники пастельных цветов, а в углу, на кресле, громоздились плюшевые единороги. Всё в её комнате казалось ожившей сценой из мультфильма.

Я пересёк белоснежный ковёр из искусственного меха и остановился рядом с кроватью, покрытой радужным одеялом, от которого сыпались блёстки, словно шерсть во время линьки.

— Ну вот, Мила спит. Значит, мне не придётся читать «День, когда единороги спасли мир» в тысячный раз, — протянул я.

Одеяло резко откинулось, и пара пшенично-золотых глаз уставилась на меня из-под густых, почти чёрных бровей, контрастировавших с её медово-блондинистыми, вьющимися локонами.

— Я не сплю, папа! Ты должен мне прочитать! Иначе я не засну!

В её сладком голосе прозвучала лёгкая жалоба, а губки надулись, и у меня непроизвольно дёрнулся уголок рта. Я громко, с преувеличенной драматичностью вздохнул, посмотрел на потолок, словно обдумывая печальную судьбу своей жизни, а потом протянул руку и взял книгу с её тумбочки.

— Двигайся, — сказал я, будто бы это не был наш каждодневный ритуал.

Мила откинула одеяло и пододвинулась, давая мне место. Я скользнул в постель рядом с ней, и её крошечное, пятигодовалое тельце тут же прижалось ко мне. Я обнял её, прижав к себе крепче. От неё пахло ягодным шампунем, который мама купила ей на день рождения, а на ней были пушистые пижамные штаны в розовую полоску — подарок от моей сестры. Тёплая, уютная, с мягкой ладошкой, которая легла мне на руку. Одно её присутствие заполняло моё сердце до предела.

— Как прошёл твой день? — спросил я.

— Я узнала, что буква «Л» говорит «лллл», как в слове «лев», и что пять плюс два — это семь. А семь — это мой день рождения, поэтому миссис Рэндалл разрешила мне взять указку и вести класс в песне про алфавит.

Детский сад. Моя малышка пошла в детский сад в конце августа. Я не ожидал, что оставить её там и уйти будет так тяжело. Я ведь уходил от неё каждый день на протяжении четырёх лет, что она была моей. Но это было совсем другое. Оставлять её с Рианной — это одно. А вот приводить её в класс, полный детей, которых я не мог гарантировать добрыми, и взрослых, которые были для меня незнакомцами — совсем другое.

Я пробил по базе директора и всех учителей, чтобы убедиться, что среди них нет каких-нибудь подонков. Хотя я прекрасно знал, что государство не выдаст лицензии преступникам. Но всё равно. Я тогда слегка поехал кукухой на пару дней. Единственное, что делало это проще, — видеть, что Мила действительно любит ходить в школу.

— Звучит как отличный день, — сказал я ей.

— Ага. Только Мисси не дала мне поиграть с обручем.

Она снова надула губки, и во мне всё сжалось. Странное чувство — желание защитить её даже от других пятилеток. Когда-то в моей жизни я вообще не хотел быть отцом. Я когда-то пообещал другой светловолосой девочке, что у нас не будет детей, потому что она была категорически против.

— Завтра куплю тебе собственный грёбаный обруч, — буркнул я, голос сел от эмоций.

Мила захихикала.

— Ты опять ругнулся, папа. Ты мне ещё один доллар в банку за ругательства должен.

Я усмехнулся, уткнувшись губами в её волосы. Если я не буду осторожен, в этой банке накопится столько, что ей хватит на колледж.

Мысль о том, что она вырастет и уедет в колледж, снова рванула старые шрамы, которые и так весь день давали о себе знать.

Я оттолкнул эту боль, открыл книгу и начал читать, а моя девочка уютнее свернулась у меня на груди. Сердце раздувалось, раздувалось, раздувалось, пока не стало в четыре раза больше, чем должно быть.

Это было идеально.

Мне больше ничего в жизни не нужно.

Глава 3

Маккенна

Глаза у меня уже слипались после ещё одной двенадцатичасовой смены, когда я направлялась в комнату отдыха для врачей, думая только о кровати и сне. Заворачивая за угол, я едва не врезалась в долговязого, рыжеволосого подростка. Я выставила руку, чтобы предотвратить столкновение, и она слегка упёрлась ему в грудь.

Парень застонал, согнулся пополам, словно я врезала ему со всей силы.

Я широко раскрыла глаза. Я же его едва коснулась. Точно не настолько, чтобы причинить такую боль.

Сердце заколотилось в груди, когда я узнала сына доктора Грегори. Усталость мгновенно улетучилась, её сменила тревога.

— Лейтон, что случилось?

Он выпрямился, обхватил себя за середину туловища, пытаясь стоять ровно. С его ростом, который легко сравнялся с моими сто семьюдесятью семью сантиметрами, это казалось непростой задачей. Он на мгновение прислонился к стене, тяжело дыша.

— Ничего. Я в порядке, — проговорил он, сквозь стиснутые зубы преодолевая боль.

— Ты не в порядке. Совсем. Позвать твоего отца? — я вытащила телефон.

Его глаза тут же расширились, заполнив всё лицо паникой.

— Ради всего святого, только не его, — прошипел он.

Я замерла, колеблясь. Он это заметил и тут же отвёл взгляд, сглотнув.

— Папа знает, — тихо сказал он, по-прежнему избегая моего взгляда.

По спине пробежал холод. Неизвестный, но тревожный. Инстинкт. Память, которую я изо всех сил пыталась загнать обратно в прошлое.

— Можно спросить, что случилось? — осторожно поинтересовалась я, намеренно удерживая голос ровным, чтобы не напугать его ещё больше.

Он всё так же смотрел в пол, водя носком кроссовка по швам кафельной плитки.

— Упал, когда лазал. Это просто ушиб.

Но его дыхание оставалось поверхностным — он явно старался не усугублять боль.

— Отец осмотрел тебя? — я продолжила настаивать, споря сама с собой. Это не моё дело. Он несовершеннолетний. А его отец — мой начальник и уважаемый человек в больнице и в городе.