Последний, кого ты любила

Мила взлетела на кровать за две секунды, и если бы Мэддокс не успел выставить руку, у него могли бы быть очень серьёзные травмы в весьма чувствительных местах.

— Вы устроили ночёвку без меня! — возмущённо воскликнула она. — Это так нечестно! Я обожаю ночёвки! Бабушка говорит, что у меня самые лучшие в мире массажи спины, когда я сплю и случайно давлю на неё коленями и ступнями!

— Доброе утро, Букашка, — сказал Мэддокс, прижимая её к себе.

— Ой. Да. Доброе утро! — Она чмокнула его в щёку, а затем развернулась и поцеловала меня. У меня на глаза навернулись слёзы счастья.

— МакКенна, мы купили Мисси книгу «День, когда единороги спасли мир» и мягкого единорога. Хотя он не Честер и не Шарлотта, и даже не кто-то из их друзей, потому что папа говорит, что их невероятно найти. Как думаешь, этого подарка хватит? А то я говорила папе, что надо было купить ещё что-то радужное или единорожье.

— Невозможно, а не невероятно, — поправил её Мэддокс, смеясь. — И сделай паузу. Мы с МаК ещё не настолько проснулись, чтобы справляться с таким потоком слов.

Мила нахмурилась.

— А что такое «поток»?

— Это когда очень много.

— Я хочу есть. Можно пойти в Тилли на завтрак? У неё всегда есть бекон, а у нас бекон закончился. Рианна сказала, что надо идти за покупками.

— Мы не пойдём к Тилли снова. Бабушка отдала нам остатки еды с ужина.

Маленькое личико Милы сморщилось.

— Я не хочу индейку на завтрак, папа. Я даже вчера не хотела есть Боба.

— Боба? — нахмурился он, и я поняла, что он не слышал вчерашнего разговора про индюшек и её желание их спасти.

— Боб был индейкой, папа, и он просто хотел жить на ферме со своей семьёй, а бабушка… заморозила его! Заморозила, папа! Представь, как это ужасно!

— Слишком рано для таких разговоров, — простонал Мэддокс.

Я нехотя выбралась из их теплого клубка, но знала, что ему нужно хотя бы немного поспать, ведь он только в три часа ночи добрался до постели.

Мэддокс проводил меня взглядом, пока я натягивала леггинсы, оставленные на стуле с вечера.

— Пошли, Мила, посмотрим, что можно приготовить на завтрак, пока твой папа ещё немного поспит.

Мила весело запрыгала по кровати, скатилась на пол и, подпрыгивая, направилась к двери.

— Я уже всё равно не усну, — пробормотал Мэддокс хриплым голосом, его взгляд явно задержался на моей попе.

Я подмигнула ему.

— Хотя бы попробуй. Нам не надо выезжать раньше восьми.

Он застонал, но я не успела ничего ответить, потому что Мила уже тащила меня из комнаты, болтая без умолку про индюков, единорогов и завтрак.

Это было чересчур для пробуждения, но я наслаждалась каждым мгновением.

? ? ?

Прошло два часа, прежде чем я действительно начала нервничать. Мы сидели в рабочем пикапе Мэддокса и направлялись в Ноксвилл, и только теперь меня накрыло. Я не видела Трэпа с тех пор, как уехала из Уиллоу Крик и он отдал мне ключ от дома Мэддокса. Четыре года без единого разговора, за которые он успел побывать в тюрьме и выйти. Наши жизни разошлись ещё дальше, чем когда-либо.

Телефон завибрировал, и я оторвала взгляд от зелени за окном, глядя на экран с лёгким опасением. Но стоило увидеть имя Салли, как я тут же почувствовала облегчение. Мы говорили вчера вечером, пока Мэддокс был на станции, и я рассказывала ей обо всём. Она только посмеялась и сказала, что всегда знала, что у нас с Мэддоксом всё придёт к этому. Я тоже смеялась, но задумалась — а вдруг она действительно была права? Вдруг она всегда видела то, чего я сама не осознавала: что мне не хватало именно его?

Салли: Удачи с твоим отцом. И помни, он больше не имеет над тобой власти.

Я: С чего ты взяла, что я нервничаю?

Салли: А кто бы не нервничал? Но ещё и потому, что я твоя подруга.

Я: Мне с тобой повезло.

Салли: Это обоюдно, чика. Ты ведь тоже спасла меня от самой большой ошибки в жизни — от Грея.

Грей был интерном с таким обаянием, что оно казалось почти магическим. И при этом он спал с половиной персонала больницы с ошеломительной скоростью. Когда дело дошло до Салли, он клялся, что она особенная, но я сразу почувствовала, что он змей. И оказалась права. Она застала его с лаборанткой прямо в одной из пустых палат. Хорошо, что она успела уйти, прежде чем он успел окончательно разбить ей сердце.

Я: Ты бы сама всё узнала.

Салли: Может быть. Но мне не пришлось. Ты защитила моё сердце.

Я: Потому что я тебя люблю.

Салли: Люблю тебя в миллион раз сильнее, чем Энджел любил Баффи. И, может, даже сильнее, чем Спайк.

Я улыбнулась.

— Всё в порядке? — спросил Мэддокс, глядя на мой экран.

Я поняла, что единственные сообщения, которые он видел, были от доктора Грегори. Я никогда не рассказывала ему о хороших частях своей жизни в Калифорнии — о редких, маленьких радостях вроде моей подруги. Поэтому я начала рассказывать ему о Салли, о том, что она для меня сделала, и о том, как мне будет её не хватать, когда она уйдёт.

— У тебя действительно нет ничего, ради чего стоило бы оставаться там, — твёрдо сказал он.

— Кроме работы и ординатуры, — ответила я. Я видела, как его напрягли эти слова.

— Как ты следишь за расследованием в больнице? — спросил он.

— У меня есть адвокат от больницы. Но он мне поможет только в том случае, если докажут, что мой отчёт в опеку был правдивым, — сказала я, ощущая неприятный ком в животе. — Почему спрашиваешь?

Мэддокс рассказал, что Эми и Брюс выяснили о Рое Грегори и его семье. Я сидела в шоке, прежде чем, наконец, выдохнула:

— Лейтон… Он в безопасности?

— Он с бабушкой. Это всё, что я знаю.

Часть напряжения, сжимающего меня всякий раз, когда я думала о Дэвисе и своём последнем дне в больнице, немного ослабла. Лейтон был в безопасности. По крайней мере, пока. И он сам решился уйти из дома, где его били. Это хороший знак.

— Что это значит для Грегори? — спросила я.

— Думаю, он договорится с окружным прокурором. Вряд ли он сядет, когда всё строится на косвенных уликах. Есть только медицинские отчёты и слова подростка, который не любит своих родителей. Но если мы докажем, что угрозы приходили от него, то, возможно, добьёмся того, чтобы он больше никогда не смог практиковать и получил серьёзный испытательный срок.

Мы оба знали, как трудно доказать насилие. Дело было не в том, что полиция, опека или суды плохо выполняли свою работу. Просто секреты уходили слишком глубоко, слишком темно, и их не удавалось вытащить на свет достаточно убедительно. Особенно когда речь шла об инцидентах, которым уже несколько лет.

— Главврач больницы сказал мне, что у Грегори был роман с айтишницей. Так он получил доступ к моему личному делу и подделал его, будто оставил на меня плохой отзыв. Хотя на самом деле в моём досье не было ничего, — сказала я.