Последний, кого ты любила

— Она будет в порядке. Ей полезно вернуться к привычному распорядку.

Он долго смотрел на меня, глотая напряжение в горле.

Но всё же поднял Милу на руки и отнёс в её комнату. Я включила ночники, а затем забралась в кровать вместе с ней, пока Мэддокс усаживался рядом с Днём, когда единороги спасли мир в руках. Мила настояла, чтобы я озвучивала все девичьи реплики, а Мэддокс — мужские, и смеялась так, словно в её жизни никогда не случалось ничего плохого.

Когда сказка закончилась, мы встали, одновременно поцеловали её в разные щеки и так плотно укутали в одеяло, что она едва могла пошевелиться.

— Мы тебя любим, — сказали мы перед тем, как выйти.

Но её тихий голос остановил нас.

— Папа?

— Да, Букашка?

— Мне было очень страшно в тот день.

Моё сердце болезненно сжалось.

— Я знаю, милая, — он снова подошёл к её кровати.

— Но теперь мне не страшно.

— Правда?

— Ага. Потому что ты всегда меня спасёшь.

Мэддокс сглотнул, опустился к ней и снова поцеловал в лоб.

— Всегда.

Он подошёл ко мне и включил радионяню, о существовании которой я даже не догадывалась.

— Радионяня, папа? Серьёзно? Я же не младенец.

— Нет, не младенец, но так же, как когда ты болеешь, я смогу слышать тебя, если тебе что-то понадобится.

Она на секунду задумалась, а потом просто перевернулась на бок, крепко обнимая Честера и Шарлотту.

Я взяла Мэддокса за руку и повела обратно в его спальню. Он включил второй приёмник радионяни и прибавил громкость. Я потянула его за петли брюк, прижимая наши тела друг к другу. Приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать его. Это был мягкий, нежный поцелуй. Всё, что мы могли себе позволить за эти два дня, когда Мила была постоянно рядом. В нём не было ни той горячей, почти болезненной страсти, что охватила нас в пятницу, когда мы вернули её домой, ни игривого соблазна наших поцелуев перед Днём благодарения. Но он был наполнен любовью. Любовью, терпением, заботой.

Мэддокс обхватил мою голову, поддерживая меня, углубляя поцелуй лёгким прикусом и скользящим движением языка. Его вторая рука легла мне на талию, медленно скользя под футболку, рисуя круги на коже, поднимаясь всё выше.

— Как бы мне ни было тяжело с мыслью, что она спит в своей комнате… я с ума сходил по тебе. По нам. Я хочу снова потеряться в тебе, — его голос звучал низко, наполненный желанием.

Я ухватилась за край его футболки, одновременно чувствуя, как он снимает мою. Наши обнажённые тела снова соприкоснулись. Он осторожно провёл пальцами по моей груди, массируя и дразня, пока мои руки изучали его мышцы, его рельефный живот, те соблазнительные линии, исчезавшие под поясом штанов.

Мы двигались друг к другу, пальцы, губы, дыхание, оставляя друг на друге молчаливые обещания, пока дрожь желания не захлестнула нас с головой. Он поднял меня, усадил на комод, раздвинув мои ноги, и шагнул ближе…

— Не думаю, что смогу выдержать даже два шага до кровати, — пробормотал он, опускаясь губами к моему соску и врываясь в меня одним резким движением.

Я задыхалась от удовольствия, нуждаясь в нём так же сильно, как он во мне.

Мы двигались в хаотичном, бешеном ритме, тела сталкивались, дыхание сбивалось. Его рука скользнула между нами, добавляя новые ощущения к нашему общему ритму, и я потерялась, сжимаясь, дрожа, содрогаясь вокруг него.

А потом он снова поднял меня, перечеркнув свои же слова, сделав те самые два шага до кровати и усаживаясь на её край, так что я оказалась верхом на нём.

— Теперь твоя очередь, — хрипло выдохнул он.

Я провела ладонями по его лицу, ощущая, как за последние пару дней борода стала мягче, гуще. Его взгляд встретился с моим, наполненный голодной жаждой, которую я с радостью готова была утолить.

Я начала двигаться, удерживаясь за его плечи, контролируя темп, наращивая его, пока он, наконец, не прикусил моё плечо, застонал и, подняв бёдра, яростно вонзился в меня в последний раз.

Он перевернул нас на матрас, чтобы мы оказались лицом друг к другу, наши тела всё ещё были слиты, но уже не до конца. И я уже скучала по этому. Скучала… и ненавидела, что мне сейчас придётся сказать что-то, что может отдалить нас больше, чем просто физически.

— Я разговаривала с больницей.

Его рука, лениво скользившая от моего бедра к груди и обратно, замерла. В его взгляде уже не было страсти — теперь в нём читалась настороженность.

— Да? И что они сказали? — он пристально изучал моё лицо, пытаясь понять мои эмоции.

— Очень хорошие новости. Меня полностью оправдали, Грегори уволили и подали на него жалобу в медицинский совет.

Его горло дёрнулось, когда он сглотнул.

— Это потрясающе, МаК. Я правда рад за тебя. Честно.

— Я тоже, — сказала я.

Его губы чуть дрогнули.

— Ты не звучишь счастливой.

— Ты знаешь, почему, — тихо ответила я.

— Потому что это значит, что ты уезжаешь, — закончил он за меня.

Он чуть отстранился, но я тут же взяла его лицо в ладони, не давая ни двинуться, ни отвернуться.

— Это ненадолго.

Я рассказала ему, что узнала о лицензировании в Теннесси и о возможностях закончить резидентуру здесь.

Его глаза закрылись, и на его лице отразилось облегчение — такое же, какое я видела весь уикенд, когда он смотрел на Милу. Затем он снова поцеловал меня — жадно, властно, яростно.

— Признаюсь честно, — его голос был низким, хриплым от желания. — В голове крутились мысли о том, чтобы пристегнуть тебя к кровати наручниками.

Я рассмеялась, и он улыбнулся, но затем я снова посерьёзнела.

— Я не знаю, сколько это займёт. Доктор Гомес готова помочь мне во всём, чем сможет, и мне ненавистна мысль, что, возможно, придётся оставаться там до июня, но…

Он положил пальцы на мои губы, прерывая меня.

— Я справлюсь, МаК. Шесть-семь месяцев — это ничто, если потом я получу тебя навсегда.

Я не была уверена, смогу ли вообще уехать от них. Или как выдержу столько времени вдали от них.

— Одна только мысль об этом… будто с меня медленно сдирают кожу.

— Кожа зарастает. А вот сердца — нет.

Я прижалась лбом к его груди.

— Просто… Спасибо. За всё. За то, что стал моим героем, за то, что спас мою сестру… и за этот второй шанс.

Он обнял меня крепче, притянув к себе, словно больше никогда не собирался отпускать.

— Родственные души, да?

Я рассмеялась, а он запечатал мой смех поцелуем.

Я позволила себе раствориться в этом. В ощущении целостности. В осознании того, что я наконец-то дома. В уверенности, что каким-то чудом мы сумели собрать себя заново.