Последний праведник

Нильс рассматривал солдата. Петер Янссон, двадцать семь лет, рядовой в отставке. Настоящий датский герой. Петер развернул ружье и приставил дуло снизу к своему подбородку.

Он закрыл глаза. Нильсу казалось даже, что он слышит, как Леон шепчет ему с лестничной площадки:

— Дай ему сделать то, что он хочет, Нильс. Дай придурку выпустить себе мозги.

— Где ты хочешь, чтобы тебя похоронили?

Нильс был совершенно спокоен и разговаривал с Петером таким тоном, как будто они близкие друзья.

Петер открыл глаза, не глядя на Нильса, взгляд был направлен вверх. Может быть, он верующий. Нильс знал, что многие солдаты на войне разговаривают с полевым священником чаще, чем признаются в этом.

— Ты хочешь, чтобы тебя кремировали?

Петер еще сильнее сжал ружье.

— Если хочешь, я могу что-нибудь кому-нибудь передать. Я ведь последний, кто видит тебя живым.

Никакой реакции. Петер тяжело дышал. Этот последний поступок — лишить жизни себя самого — требовал, похоже, больше смелости, чем понадобилось на убийство жены и дочери.

— Петер, ты хочешь, чтобы я к кому-то зашел? Хочешь передать кому-то последнее слово?

Нильс говорил с Петером так, будто тот одной ногой уже в царствии небесном. За воротами в следующий мир.

— Того, что ты видел и делал в Ираке, не должен видеть и делать ни один человек на Земле.

— Правда.

— И теперь ты больше не хочешь здесь оставаться.

— Нет.

— Я тебя прекрасно понимаю. Есть какой-то поступок, благодаря которому тебя должны помнить? Ты сделал что-то хорошее?

Петер задумался, очевидно, о чем-то вспоминая. Впервые Нильсу удалось заставить Петера подумать не о том, как разнести в клочья себя, свою семью и весь этот проклятый мир, так что он продолжил гнуть свою линию:

— Петер! Ответь мне! Ты сделал что-то хорошее! Что и когда?

— Там была одна семья… в деревне возле Басры, которую ужасно обстреливали… — начал было Петер, но Нильс видел, что у него нет сил закончить рассказ.

— Это была иракская семья? И ты их спас?

— Да.

— Ты спасал жизни. Не только убивал. Это будут помнить.

Петер опустил ружье и на мгновение ослабил защиту, как задетый боксер.

Реакция Нильса была молниеносной: он тут же очутился рядом с ним и схватился за дуло ружья. Петер, который вовсе не собирался выпускать оружие, удивленно взглянул на Нильса, и тот решительно ударил его по голове тыльной стороной ладони.

— Отпусти! — крикнул он Петеру.

Раздавшиеся хрипы и стоны Нильс сначала принял за протест Петера, но тот молча сидел перед ним и был похож на человека, который полностью капитулировал. Завладев ружьем, Нильс обернулся и увидел, что девочка на кровати пошевелилась.

— Леон! — крикнул Нильс.

Полицейские ворвались в комнату — во главе, как всегда, мчался Леон. Все они набросились на Петера, хотя тот не оказывал никакого сопротивления. Было слышно, как бригада «скорой помощи» с шумом бежит вверх по лестнице.

— Она жива! — Нильс поспешил выйти из комнаты, и кто-то тут же набросил ему на плечи одеяло, которое держали наготове. В дверях Нильс задержался и обернулся. Петер плакал. Он был не в себе. Нильс знал, что плач — это хорошо, там, где есть плач, есть надежда. Врачи положили девочку на носилки и понесли прочь из квартиры.

Нильс спрятался в кухне, закутавшись в толстое одеяло, вонявшее полицейской собакой, и предоставил остальным делать свою работу. На ужин у семьи Петера в этот вечер были котлеты с порошковым соусом «бернез».

За окном по-прежнему шел дождь. Или это первый в этом году снег? Стекло запотело, так что разобрать было невозможно.

— Бентцон.

Леон шагнул в кухню и подошел совсем близко к нему.

— Я очень хочу тебя кое о чем спросить.

Нильс выжидательно молчал. У Леона плохо пахло изо рта.

— О чем ты вообще думаешь, черт бы тебя побрал?

— Ты уверен, что ты хочешь это знать?

— Уверен.

Нильс сделал глубокий вдох. Леон употребил образовавшуюся паузу на то, чтобы вывалять в «бернезе» одинокую оставшуюся от ужина котлету и сунуть ее в рот.

— Я думаю об одной истории, которую услышал по радио. Об Аврааме и Исааке.

— Я боялся, что ты что-то в этом духе и ответишь.

— Ты сам спросил.

Леон продолжал жевать.

— Ну, Авраам и Исаак, и что дальше? Я не очень-то во всем этом разбираюсь.

— По радио как-то выступал священник, который был против использования этой истории в проповедях. Ты помнишь вообще, о чем речь? Бог говорит Аврааму, чтобы тот принес в жертву своего сына и тем самым доказал свою веру.

— Ну, похоже, что священник прав, идиотская история. Запретить все это дерьмо.

— Разве это не то же самое, что мы делаем? Посылаем молодых ребят на войну в пустыне у черта на рогах и просим их жертвовать собой из веры.

Леон изучающе смотрел на Нильса в течение нескольких секунд. Полуулыбка, театральное покачивание головой — и вот он уже исчез за дверью.

7

Аэропорт Шарлеруа, Брюссель — Бельгия

Моя месть станет избавлением.

Эта мысль занимала все сознание Абдула Хади, пока он презрительно смотрел на сотрудника службы безопасности аэропорта. Если мне действительно понадобится захватить самолет, ваша идиотская проверка меня не остановит.

Но нет, не все так просто. Он не собирался захватывать самолет и врезаться на нем в здание штаб-квартиры Евросоюза. Во внеочередных выпусках новостей не появятся кадры, на которых родственники рыдают и кричат от ужаса над обнародованными авиакомпанией списками пассажиров. Нет, его месть будет другой, это будет справедливая месть.

Сотрудник службы безопасности смотрел на него раздраженно. Абдул Хади, конечно, сразу прекрасно понял его просьбу, но считал, что становится сильнее с каждым разом, когда сотрудник повторяет свои чрезмерные требования.