Последний рассвет Трои

Я злился, а Креуса безмятежно сопела рядом, забросив на меня ногу и руку. Я начал привыкать к ней, а ее нерассуждающая преданность меня изумляла. Надо вернуться в Трою? Она молча собирает вещи. Едем в Дардан? Она опять не задала ни одного вопроса, просто кивнула. Все-таки тут совсем другие женщины. Для Креусы брак священен, а муж дан богами. Наверное, если бы моя жена, что осталась в ТОЙ жизни, думала так же, я бы не умер в одиночестве.

Лампа тлела еле-еле, а робкий язычок пламени плясал в плошке, до краев заполненной маслом. Легкие тени блуждали по стенам, едва разгоняя непроницаемую тьму. Мы еще не зажигали очаг, хотя, наверное, уже стоит. Холодает, не спасает даже плотное шерстяное покрывало. Зябко становится по утрам, и ледяные ладони приближающейся зимы хватают за голые ноги так, что пальцы сводит. Я ведь когда-то смеху ради научился у своей бабули на спицах вязать. Связал маленькую шапочку, а она мне на голову не налезла. Я обиделся и бросил. Да и сидеть в кружке старушек, обсуждающих внуков и слабых на передок молодых соседок — скука смертная. Носки шерстяные себе соорудить, что ли? Наверное, стоит заняться. Я, видимо, ни на что другое не способен.

Проклятье! Я же знаю, что произойдет, но изменить этого не в силах. У меня нет власти, чтобы повернуть общество, которое столетиями живет по определенным правилам. Да! Это именно здесь мир, основанный на правилах. И эти правила куда сильнее, чем законы и цари. Здесь новшества приживаются десятилетиями, потому что то, что делали предки, по определению хорошо. Они ведь делали так и остались живы. А вдруг, если сделать что-то новое, как советует какой-нибудь странный чудак, и это не получится? Тогда ведь и помереть можно. Именно так тут все и думали, глядя на меня с недюжинным подозрением.

Я аккуратно попробовал внедрить трехполье, но был послан отцом далеко и надежно. У нас и так земли немного. Я расспрашивал всех про железо, но в моем круге общения о нем толком не знали и знать не хотели. Тут пока хватало бронзы, а она была куда лучше, чем дорогостоящий металл с востока. С железным оружием воевали хетты, и секрет его изготовления раскрывать не спешили. Я искал руду, где только мог, и не находил. Вроде бы оксиды железа — очень распространенный минерал, но ничего похожего никто из тех, кого я встречал, никогда не видел. А ведь в Малой Азии его умеют обрабатывать уже полную тысячу лет! Железо совершенно точно есть в землях севернее Хаттусы и на Армянском нагорье, в будущем Урарту, но туда сейчас не добраться. Слухи с востока доносятся самые поганые. Купцы говорят, что великий царь скоро уйдет в Куссар, в старую столицу, а в великом городе осталась едва ли пятая часть народа. Мир понемногу сваливается в хаос, а я ничего не способен сделать. Я всего лишь мальчишка лет шестнадцати от роду, которого считают странным чудаком. Выть хочется от бессилия.

— Весна! — сказал я сам себе засыпая. — Многое станет понятно весной, когда мы поплывем за море. Интересно все-таки, зачем туда поплывет Парис? Ведь, насколько я знаю, он изрядно нагадил в той поездке.

1 Согласно Илиаде, Аякс Великий воевал полуголым с башенным щитом. В 12 веке до н.э. это уже считалось устаревшим видом вооружения.

Глава 12

Огромное плато, на котором располагалась Хаттуса, омывалось семью реками, которые сейчас превратились в жалкие ручейки. Эти земли который год терзала засуха, а потому изобильное когда-то зерном место становилось все больше похоже на безжизненную пустыню. Голодные крестьяне-хатты бегут отсюда сломя голову, ведь им нечем кормить своих детей. И даже царские мытари, что палками выбивали из них последнее зерно, не смогли изменить ситуацию. Все стало только хуже. Полноводные реки, что когда-то давали здесь жизнь, пересохли, а кочевники, которые пасли свой скот у побережья моря Аззи, стали сущей бедой. Новые люди пришли из дальних земель. Их называли мушки. Никто не знал, откуда они явились, но они потеснили племена каска, издревле живущие севернее страны Хатти, а те полезли во все стороны сразу в поисках пастбищ и воды. Великий царь не мог удержать их.

— Но почему? Ведь цари царей повелевают тысячами воинов? — спросил Тимофей старого купца Хапасали, который рассказывал ему все это.

Он шел бок о бок с ним уже не первый день и слушал, впитывая каждое слово. Впрочем, в последние дни купец уже не шел, он ехал в одной из полупустых телег, ведь его груз изрядно похудел по пути. Каждый наместник объявил себя царем и собирал пошлины на дороге, где всегда платили только законным повелителям этой земли.

— Ты не понимаешь, воин, — с горечью ответил купец. — Знать подчиняется царям только тогда, когда это выгодно самой знати. Как только пересыхает поток серебра, что лился в сундуки тех, кто правит колесницами, и тех, кто владеет городами, цари делаются ненужными. Жить по отдельности кажется им проще и выгоднее. Как только не станет торговли, не станет и страны Хатти. Она попросту будет никому не нужна. Хаттуса стоит на пути между Каркемишем и западным побережьем. Она соединяет Вавилон с Вилусой, Апасой и Милавандой(1). Великие цари давали покой этому пути столетия подряд и собирали за это свою долю. Серебром и золотом, зерном и тканями они вознаграждали воинов, и те служили им. А вот теперь торговли почти нет. С востока не везут олово и лазурит. В Ханаане подняли голову кочевые племена хапиру(2), а города побережья терзают люди, живущие на кораблях. Все ищут себе новой земли, и для каждого из них купеческий караван — законная добыча. Как только рвутся тонкие нити, которые соединяют разные страны, караваны останавливаются, пошлины исчезают, а цари беднеют. Вот скажи, кому нужен бедный царь? Кто будет такому служить? Ведь если у правителя нет серебра, у него нет и войска.

— Я никогда не задумывался об этом, — честно признался Тимофей. — У нас благородные роды именно потому и правят, что имеют великих предков. Их власть — от самих богов. Благородным нельзя стать, им можно только родиться(3).

— Значит, бессмертные боги решили забрать свой дар у потомка великого Лабарны, — невесело усмехнулся купец. — Наверное, он плохо их чтил, а его жертвы были скудны. Ты сам видишь, в стране Хатти больше нет порядка.

— Слушай! — спросил вдруг Тимофей. — А правда, что у хеттов бабы власти имеют столько же, сколько мужья?

— Правда, — кивнул купец. — Таваннанна, старшая царица, свой двор имеет и свою казну. И даже с другими царями переписку ведет, не спрашивая мужа.

— Во дела! — Тимофей в удивлении затылок почесал. — Что, ваша царица может самому фараону Египетскому написать?

— И даже отругать его может, — усмехнулся купец. — Таваннанна Пудухепа, которая правила, когда я был ребенком, самому Рамзесу Великому отказалась дочь в жены отдать. Чего-то не поделили они, а ему как раз очень ее приданое требовалось. Мне один писец рассказывал, который то письмо видел. Там так написали:

«Разве у моего брата нет ничего? Если только сын бога солнца, сын бога грома и моря не имели ничего, у тебя тоже ничего не было бы! Но ты, мой брат, стремишься обогатиться за мой счет. Это недостойно ни твоей славы, ни твоего положения.»

— Странно вы тут живете! — присвистнул Тимофей в изумлении. — Это то, что я думаю? — он протянул вперед руку, где в колеблющемся мареве зноя показались стены и башни из сероватых каменных глыб.

— Да, это Хаттуса, — с гордостью ответил старый купец. — Город — истинное украшение мира. Место, которому нет равных. Да ты и сам это скоро увидишь, парень.

* * *

Тимофей и впрямь никогда не видел ничего подобного. Стены города, что были длиной больше тридцати стадий, прерывались квадратными башнями, сложенными из огромных камней. Он провел по ним рукой, ощутил жар, который они накопили за день, и удивился про себя, пытаясь представить, сколько тысяч людей трудились, чтобы построить этакое чудо. Афинский акрополь, который был всего лишь укрепленной скалой с отвесными склонами, казался ему убогой деревушкой, а его храмы — хижинами козопаса. Хаттусу украшали полтысячи лет, и делали это с любовью и тщанием.

Он вошел в город через Львиные ворота, от которых начиналась прямая улица шириной в двадцать локтей. Она упиралась в царский дворец, который по обычаю того времени имел сотни помещений. Здесь располагались не только покои самого лабарны Супилулиумы и таваннанны, старшей царицы. Тут работали многочисленные писцы, хранились запасы еды и оружия, собирались архивы и библиотеки. Дворец оказался огромным двухэтажным зданием, стены которого были богато украшены высеченными фигурками воинов, сценами охоты на львов и процессиями, где цари-победители в огромных шапках топчут униженных пленников.

— Орел с двумя головами! Опять! — Тимофей озадаченно смотрел на странную птицу, изображение которой только что видел над воротами. — Чего они их рисуют везде? Вот бы добыть эту птицу! Меня ведь в Афинах за такой рассказ до конца жизни поить будут! Интересно, где этот уродец водится? У купца спрошу.

Величественный город, тем не менее, не производил впечатления богатства. Напротив, он выглядел почти пустым, а жители его — испуганными не на шутку. И только теперь Тимофей понял, что именно кольнуло его, когда он заходил в ворота, украшенные фигурами сидящих львов. Стража! Эти люди не были похожи на воинов царя. Стать не та, шлемов нет, а из оружия одно копье.