Последний рассвет Трои

— Все, что в порту было, наше теперь, — пояснил он. — Много кораблей с товаром стояло, уплыть хотели. Рапану помнишь, сынка купеческого? С круглой мордой, на кота похожий?

— Ну, — кивнул Гелон. — Помню, конечно. Вы с ним красивую девку в Трое продавали.

— Ушел, представляешь! — ухмыльнулся Тимофей. — Семью, слуг, рабов, товар, все вывез на трех кораблях. Мы погнались было, да он чуть не сжег нас.

— Бойкий купчишка, — коротко хохотнул Гелон, который снял шлем с потной головы и теперь примерял царскую тиару. — Правильно сделал, что не стал биться, племянник. Тут и без того добра хватает. Как тебе?

— Ты, дядька, прямо как наш басилей Менесфей, — засмеялся Тимофей. — Только у него такой богатой шапки точно нет. Жаль, нам теперь в Афины нельзя. Он бы от зависти слюной захлебнулся.

— Плевать на него! — махнул рукой Гелон. — С кораблями мы сами себе басилеи.

Им нужны корабли, много кораблей, потому что здесь они захватили богатую добычу и красивых женщин. Может быть, они потом продадут их, а может, оставят себе, взяв в жены. Никто не отдаст любимую дочь за бродягу, потому-то и воруют женщин те, кто живет на кораблях. Невольницы плачут тайком, вспоминая прошлую жизнь и погибшие семьи, но потом, родив новых детей, свыкаются и принимают свою судьбу. Так происходило тысячи лет и так случится опять.

Грабеж города продолжался несколько дней. Убитых раздели догола, тщательно оценив каждую тряпку, пояс и даже сандалии. Большая часть горожан убежала через ворота и проломы в стенах, бросив свои дома. Много ценного они унесли с собой, но запасы зерна, вина и масла остались нетронуты. Их, положа руку на сердце, немного было, но полутысяче воинов и их новым наложницам хватит еще не на одну неделю.

— Что дальше делать будем, дядька? — спросил Тимофей.

— Осмотреться надо, — Гелон повертел пальцами в воздухе, подбирая правильные слова. — Поживем тут немного, деревни окрестные пощупаем. Если тут добрая земля, останемся. Если нет — сожжем здесь все, и поплывем дальше.

— Дело говоришь, — одобрительно кивнул Тимофей, отхлебнув прямо из горла кувшина, который держал двумя руками. — Я в один колодец заглянул, едва на донышке воды увидел. А что тут летом будет? Сушь здесь великая стоит, дядька.

Пьяный разгул наемников стих сам собой, когда черное одеяло ночи укрыло многострадальный город. Со всех сторон раздавался сытый храп воинов, которые утопили в вине свой сегодняшний страх. Почти все они спали, и лишь измученные их ласками женщины плакали беззвучно, не смея побеспокоить своих новых хозяев. Они могут убежать, пока врага сморил сон, да только куда? Почти у всех мужья, отцы и братья мертвы, а славного Угарита больше нет. Женщины всегда чувствуют сердцем. Они знают, что будет дальше. Воины, пришедшие с безграничных просторов Великой Зелени, останутся здесь на какое-то время, а потом разорят своими набегами все вокруг. Когда они, налетев как саранча, разграбят убогие деревни хлебопашцев, то сядут на свои корабли и поплывут дальше. Туда, где земля еще родит, а скот находит себе пропитание. И пусть боги будут милостивы к несчастным женщинам Угарита и не позволят новым хозяевам бросить их здесь, на верную погибель. Очень скоро тут не останется ни единой живой души, кроме обожравшихся мертвечины грифов и шакалов, которые придут из пустыни на запах смерти. Хищные птицы не смогут взлететь, а сытым шакалам будет даже лень напасть на них. Тут так много еды, что в этом просто нет никакой необходимости.

Великий город, перекресток торговых путей, где люди жили последние пять тысяч лет, разорен дотла и никогда больше не поднимется вновь. Само имя его будет забыто, а народ растворится в других народах, пришедших отовсюду, от самого круга земли. Только ни один человек из тех, что находился сейчас на его щедро политой кровью земле, об этом не думал. Совсем скоро они двинут дальше, чтобы, подобно стае волков, утолить свой голод новой жертвой.

Глава 17

Весна в наших краях наступает рано. Только недавно дул пронизывающий ветер, а миновала неделя-другая, и на улице уже совсем тепло, и толстый плащ нужен только ночью. Небесное светило подбирается к солнцевороту, когда день окончательно поворачивает на лето, а крестьяне выходят на поля, готовясь к посевной. У них теперь дело куда быстрее идет. Тугое ярмо, которое душит коней, заменил хомут, и наши рабы прихватили еще землицы, о чем раньше и мечтать не могли. Отец сдался, наконец, и перевел их по моему совету на оброк. Теперь урожай мы честно делим пополам. Это сущий грабеж, конечно, но рабам и это за счастье. Думаете, после этого они меня полюбили? Да как бы не так. Они посматривают с опаской, а когда я приказал не выстригать им темя и не ставить подросшим мальчишкам клейма на висок, окончательно уверились, что у меня не все в порядке с головой. Ну и демоны с ними, плевал я на их мнение. Надо сказать, что в роль родовитого воина я уже вошел окончательно.

Анхис, смотревший неодобрительно на любые отклонения от обычаев, махнул на меня рукой, когда я подарил ему новый шлем. Его изготовили по образцу коринфских, что появятся только лет через семьсот. Шлемы здесь делать умели, а потому, получив вводные, кузнец справился, хотя и не с первого раза. Бронзовый горшок с узкой щелью в области глаз и носа защиту давал не в пример лучше, чем кабаньи клыки, нашитые на кожаную основу. А когда я приказал сделать гребень из конского волоса, который спускался вниз, защищая шею, отец окончательно сдался. Какой бы он ни был заскорузлой деревенщиной, не оценить бесподобную защиту этого шлема он не мог. А восхищенные глаза Скамии, которая схватилась за сердце, увидев этакую красоту неописуемую, поставили точку в вопросе будущего перевооружения дарданского войска. У кого из них было для этого серебро, конечно.

Конечно же, человек в таком шлеме не мог вызвать ничего, кроме самой черной зависти, поэтому следующий получу вовсе не я, как можно было бы подумать, а мой дядя Акоэтес. Причем мне поступил весьма прозрачный намек, что если я не сделаю шлем роскошней, чем у отца, то его захолустное величество изрядно на меня разгневается. Просьба дядюшки была выполнена, и обошлось это во столько, что ему чуть дурно не стало. Мастер, на минуточку, целый месяц работал, отдав заготовку руды и ковку наконечников копий на откуп помощникам. И это я ему еще по-родственному отдал, почти по себестоимости.

— Эней! Эней! — услышал я с улицы звонкий мальчишеский голос. — Там люди к тебе пришли!

Я потянулся и встал с кровати, стараясь не побеспокоить Креусу, которая спала рядом, дыша едва слышно. Сейчас, когда домашние заботы ее не тревожили, моя жена казалась совсем девчонкой. Лицо ее было безмятежно, а мерное дыхание поднимало набухшую грудь. Она родит без меня. Мне скоро в путь.

— Что случилось, мой господин? — спросила она, не открывая глаз. — Рано ведь еще.

— Это гонец из Дардана, — ответил я и набросил хитон. — Я жду вестей из страны Хатти. Надеюсь, это они.

Нелей, который за последние месяцы вытянулся еще сильнее, мяса на костях пока не наел. Мальчишка так и бегал по поручениям царя, с завистью глядя на меня, скачущего по дорогам верхом. Тут уже многие переняли эту привычку, особенно те, у кого лошади крупные, и собственные габариты позволяют. Абарис вот, с которым мы жгли ахейские корабли, до того могуч, что пока для него коня так и не нашли. Он продолжает на колеснице ездить.

— Караван из хеттского Куссара пришел! — выпалил мальчишка, глядя на меня с немым обожанием. Я тут с недавнего времени звезда. С тех самых пор, когда царевич Гектор на пиру за меня кубок поднял, рассказав, как я в одиночку бой с пятью сотнями наемников принял.

— Что хотят? — спросил я, крикнув старику Муге, чтобы запрягал коней. Поедем на колеснице, так торжественней.

— Бабу какую-то с детьми привезли и выкуп за пленников, — выпалил Нелей, и я выдохнул с облегчением. — Так они сказали.

— Прими за добрую весть, — я протянул ему вчерашнюю лепешку, в которую мальчишка с жадностью впился зубами. Он, хоть и худой как смерть, но сколько ему ни дай, сожрет и не поморщится.

Наша усадьба понемногу разрастается. За стенами господского дома выросла кузница, а рядом с ней — дом мастера Урхитешуба, сложенный из грубых камней и крытый, как и всё тут, камышом. Чуть в отдалении поставили еще один дом, побольше, где зимовали новые рабы, которые ждали выкупа.