Последний рассвет

Странного вида люди, эти комодзины! Лохматы, широкоглазы, в каких-то непонятных одеждах, и все — на одно лицо, словно братья! И говорят, как нэко мяукают.

— The captain's whore? — крикнули через борт.

— No, a noble lady's visit, — отвечал лодочник на тарабарском.

— All right! Only noble ladies visit the captain at night! — разразился хохотом вахтенный.

Суа провели в каюту лорда Коридвена. Престарелый сутуловатый вельможа, красный от многолетнего беспробудного пьянства и солёного ветра, долго не мог понять, что за вещицу передала ему эта девка в тряпье, и зачем такую whore ему привезли. Суа пыталась объясняться, но, не зная английского языка, не могла передать тому ничего вразумительного. Она начала злиться. Коридвен, тупя по существу дела, тем не менее, заметил это её состояние и ради развлечения решил понаблюдать, как девчонка себя поведёт.

Она себя повела! Суа потеряла терпение после шестнадцатого раза повторения «Watashi wa ojo Sua. Watashi wa hinansho o hitsuyo to suru». Молниеносный мягкий толчок в грудину отшвырнул лорда в противоположный угол каюты, на койку.

— Well-well, I like your intentions! — громко откашлялся капитан, воззрившись на разъярённую Суа.

Где-то через час изумлённый Коридвен разобрался в каракулях Саюке, и Суа стала «леди».

* * *

Очнувшись в сырой темноте на деревянном полу, Шиничиро пытался понять, где находится. Пахло потушенными свечами. Услышав кашель друга, спросил:

— Где мы?

— На корабле… У меня ощущенье такое, будто лёгкие высохли, — признался Хаору осипшим голосом и снова закашлялся.

— Моего Уму взяли? — движением запястья выудив из правого рукава одежды кинжал, Шиничиро медленно разрезал верёвку.

— Да… — ответил недовольно Хаору и захлебнулся кашлем. — О ком больше беспокоишься… о коне или о нас?

— Выберусь сам — помогу тебе.

Из соседнего отсека трюма донеслись голоса, нервный женский смех и шелест высохших бамбуковых листьев, в которые были завёрнуты рисовые колобки, сладко тянуло подогретым ароматным вином. Слышался скрип досок над головой, редкие звуки открывающихся и закрывающихся кают, стук чего-то металлического, бесконечно булькало и хлюпало в задраенный иллюминатор, иногда пол вибрировал, а столб, обитый железом, издавал гудение. Освободившись от верёвки, Шиничиро разрезал путы друга. Хаору колотил озноб. Содрогаясь в приступах кашля, он не мог идти, тяжело дышал и всхлипывал, укоряя и себя и друга за неосмотрительность.

— Плохо дело, — заволновался Шиничиро. — Прости, я не знал… сейчас, постараюсь вытащить нас.

— Не выходи, разве не слышишь: там их много! Я… слышал разговор бледного, они… из банды Кагасиро Тэнгу.

— Ух, ты! — вымолвил юноша, озадаченно понизив голос. — Жди!

— Дуралей, дуралей, — шипел Хаору, блестя влажными глазами.

Шиничиро, не слыша его, приставными шагами миновал тот отсек трюма, где проходило скромное застолье. Из противоположного конца коридора сквозняк приносил запах свежего конского навоза. Потушив две лампы, постукивающие о стенки, ускорил шаг, и тотчас напоролся на кого-то, внезапно появившегося на пути. Вслепую бросившись противнику в ноги, ударился головой о звонкую железяку.

В темноте раздался пронзительный свист бамбукового свистка, налетели люди, сбили Шиничиро с ног, скрутили и взвалили на плечи, словно куль риса.

— Вы неправильно поняли, друзья! — не сопротивляясь, оправдывался он. — Если не помочь Хаору, он погибнет. Не пора ли положить предел бессмысленным смертям?

Очухавшись, сквозь пахучий дым курительной муравы, в осиянном тусклым светом догоравших свечей помещении он разглядел четверых: колченогого разноглазого крепыша с бледным лицом, худую маленькую женщину, наголо бритую, похожую на мальчика, лохматого плечистого гиганта с длинным клювообразным носом, и ещё одного — маленького, в коническом шлеме, с бамбуковым свистком на серебряной цепочке на груди.

— Ты-ы? — удивлённо протянул Шиничиро, опознавший давешнего немого вора, которого он спас от ронинов, и который отплатил спасителю за добро подлой кражей драгоценного кинжала.

Разбойники Рыжего Змея вовсе не выглядели выходцами из нищей провинции, обречёнными людьми, живущими не в том времени, не в свой час. Что-то общее ощущалось в них, сходство, почти родственное — шальной блеск надежды в глазах и сильное желание выжить.

— В парне определённо что-то есть, — уверенно проговорил гигант Бодзу, опустив Шиничиро на пол. — В храме меня научили распознавать ауру.

— Так-то, — юноша поднялся, и, демонстративно кашлянув, покачал головой. — Ребята, а не мог бы я отсидеться у вас, пока времена поспокойней не настанут?

— Парень не промах, хе-хе, — будучи искушённым, повидавшим многое, согласился Асахара. — Не зря ты на борту пиратского судна. Но мы так запросто не принимаем никого, так что «отсидеться» — не выйдет.

В радостном изумлении Шиничиро взирал на их лица, и в светлом восторге вдохновения, внезапно посетившем его, заявил:

— Я из додзё Ампаруа — не из трусов!

Бандиты рассмеялись — по очереди, — напряжение спало. Находясь в такой весёленькой компании, юноша совершенно не испытывал тревоги. Сердце стучало ровно, как в кругу давно знакомых, проверенных и надёжных товарищей.

Вот, перестав сотрясаться от смеха, гигант поднял грубую волосатую руку и представился:

— Я монах, меня так и называют — Бодзу. Я самый младший в отряде Кагасиро.

— Самый младший! — ошарашенно повторил юноша, рассматривая его с неподдельным восхищением. — Ты — настоящий кит!

Захохотали Асахара и Каори, сидящие вокруг старого ящика, на котором вперемежку с бутыльками специй лежали на деревянной тарелке недоеденные рисовые колобки и кусочки сашими из красной рыбы. Рядом дымилась зажжённая бамбуковая трубка — немой вор приложился к ней, и, выдохнув, покачивался. В сыром слабо освещённом трюме, наполненном дымом и разноголосым смехом, воцарилась дружелюбная атмосфера.

Добровольные отщепенцы, те, что, казалось, жили одним днём и не думали о следующем, сразу понравились Шиничиро. Юноша стал заложником на пиратском корабле, однако же нисколько не жалел. Перемены требовались ему в жизни, как дожди земле. Без риска и постоянного прилива ярких ощущений, казалось, пропадёт его лучшая жизненная пора.

Бодзу, лихой рубака, — огромный, как ствол многовековой сосны, и сильный, что бык. Лицо — доброе, крупное, квадратное у лба и широкое у щетинистого прямого подбородка. Нос крючковатый, длинный, словно у горного демона. Уши великана — коричневато-белого рисового оттенка, напоминали расплющенные клёцки сиратама. В них поблёскивали золотистые фасолины-серёжки — два кричащих филина «летели», расправив крылья. Голова, имевшая форму перевёрнутой наковальни, косматая, смешная. Без своего долгополого плаща, в серой шерстяной каригине, подпоясанной верёвкой, и толстых тёмно-коричневых штанах, собранных у пояса в глубокие складки, Бодзу совсем не походил на приверженца практического дзадзэна — только деревянный амулет «Будда в нирване», робко выглядывавший из-за широкого ворота одежды, выдавал в нём если не охранника буддийского храма, то ярого почитателя веры. Его руки — толстые, багрово-коричневого оттенка, испещрённые длинными побелевшими шрамами, вытянулись вперёд здоровенными мифическими змеями. Не отводя взгляда от гигантского меча с очень длинной рукоятью и широким массивным лезвием — бисэнто, Шиничиро пожал протянутые руки двумя своими. И, вдохновенный необычным знакомством, попросил помочь несчастному больному Хаору, другу.

Хаору поставили на ноги не сразу. Подозрительный парень отказывался принимать зелье, мол, Шиничиро предал, переметнулся на сторону врага, но Бодзу насильно влил ему в рот и заставил проглотить. Страх перед новым знакомым друга сменился изумлением, в низком голосе «Бамбукового морехода» послышалась благодарность:

— Гораздо легче, гораздо…

Нутро Хаору согрело жаром от горячего травяного зелья, кашель резко прекратился. Довольный больной осклабился, и в порыве радости от внезапного облегчения, нахлынувшем точно забортной океанской волной, не знал, как благодарить. Парень уверял, что всегда мечтал посетить юг Хондо, думал о нём, как о центре всего благородного, мудрого, прекрасного и богатого, грезил увидеть земли древних императоров. Стало заметно, что льстить, обманывать «Бамбуковый» не умеет, поэтому Бодзу, нахмурившись, посоветовал говорить правду, какой бы горькой она ни являлась. Великан обладал ясным внимательным взглядом, проникающим в душу, поэтому, пристально воззрившись на Хаору, кратко сказал: