Последний рассвет
Шрифт:
Спустя час переговоров через вторые уста, Лао и сопровождающие его ниндзя удостоились лицезреть самого Имагаву Нибори. Заплывший салом полководец выслушал речь Лао, чуть наклонив голову — тугоух.
— Ты понимаешь, шпион, что я с вами могу сделать? Даже не за дерзость вашу, а за сам факт вашего существования — негодяи, не почитающие кодекс Бусидо, вы подлежите жестокой казни и смерти в муках.
— Боюсь, тогда генерал не сможет удержать моих учеников от сожжения замка вместе с вами, тайсё Имагава.
— Вот как? Смеешь мне угрожать?
— Что вы, тайсё,
— Ода и так в моих руках, — возразил Имагава. — Но я встречусь с прославленным покорителем эмиси, генералом Мицухидэ, чтобы принять его извинения. Ты приведёшь его сюда, одного и безоружного, а остальные пока посидят в башне.
Цокольный этаж замка служил казармой, он соединялся подземными ходами со складом припасов, с колодцем, куда стекала ключевая вода из источника под замком, с арсеналом. Ниже, прямо под полом казармы, был сооружён ещё один этаж — тюремный. Камеры тюрьмы Имагавы представляли собой каменные мешки, перекрывались сверху коваными металлическими решётками, а на решётки настилались тростниковые маты, по которым ходили воины. С одной стороны, это было практичное решение: нелегко решиться на побег, когда бежать придётся через казарму ёдзимбо. А с другой стороны самим ёдзимбо бывало лихо от такого соседства: заключённые оказывались весьма неприятными — громко и противно стонали, и самураям-христианам казалось, словно так напоминают о себе голоса грешников из их христианского ада. К тому же иногда заключённые засиживались на этом свете, и, ослабевшие духом, оказывались весьма неопрятными засранцами, и такое положение дел в прямом и переносном смысле отравляло атмосферу казармы.
Шуинсая сбросили в одну из камер, отдельно от других. Их вообще всех раскидали поодиночке, понимая, на что способны синоби. Обобрали каждого, раздели до голой кожи. Возиться с осмотром естественных полостей, впрочем, не стали — побрезговали. Ограничились обливанием тростникового пола водой, чтобы не сразу загорелся, если кто утаил в себе воспламеняющие вещества.
— На, укройся… — хриплый старческий женский голос в темноте прояснил, что Шуинсай не один. — Могли бы подумать своими куриными мозгами, прежде чем скидывать ко мне голого мужика.
Мастер Зотайдо торопливо прикрыл наготу какой-то тряпкой. Странно, но тряпица никем не была населена — женская рука и в темнице заботилась об опрятности быта.
— Простите, хаха, — покраснел Шуинсай, чувствуя себя до крайности глупо.
— Устраивайся поудобнее, чичи, — последовало приглашение. — За что, не спрашиваю, надеюсь, что надолго. Скучно тут одной.
Шуинсай поёжился.
— Мы заложники. Нас сегодня выпустят, когда Имагава с Мицухидэ договорятся.
— О чём договорятся? И кто такой Мицу-э-как его там?
— Генерал Мицухидэ захватил город и сожжёт замок, если Имагава не заключит с ним союз.
— Какой город?
Вопрос был задан с интересом, что озадачило Шуинсая. Как же сюда попала эта женщина, коль ей неизвестно, где она, собственно, находится? И кто она?
— Хаха,
а кто вы? Почему вы тут?Женщина в темноте долго возилась у противоположной стены, и наконец собралась в комок, поджав ноги.
— Я его жена… Нибори бросил меня ради дочки Оды. Молодая дура должна была выскочить за Токугаву, а тот передарил девку Имагаве, как наложницу. Думал привязать Нибори к себе с помощью такого подарка.
— Сочувствую вам! — промолвил Шуинсай.
— Да ладно, чего там! Я не в обиде… Мне сюда сбрасывают кое-кого из акуто или проштрафившихся буси… Какая-никакая, а добавка к столу… Ты там, в уголке-то, смотри аккуратнее, не наткнись на черепа да рёбра! Пока вместе доедим последнего, позабавишь меня, чем сможешь, а как наскучишь — я и тебя… в кипарисовый ларчик.
Сумасшедшая! Шуинсай пошарил вокруг, нащупал что-то похожее на берцовую кость, пододвинул к себе несколько рёбер — вооружился.
— Что, боишься? — женщина блеснула единственным глазом. — Зря!.. Это я так, пугаю, чтобы не скучно век коротать. Кости-то остались от прежних жильцов — сгноил их тут ещё свёкор покойный.
Она встала и без боязни подошла к Шуинсаю, уселась рядом. Длинные бледные волосы, белое лицо, выцветший глаз, но как будто ни одной морщинки.
— Ты, господин, не гляди, что крива — вишь, не беззубая ещё!
Наверху затопали охранники, послышалась ругань, затем с потолка полилась вода — видно, кто-то всё-таки изловчился зажечь циновки.
— Эй, мастер, — решётка откинулась, и Шуинсай увидал Чонг-Ву…
В сопровождении телохранителей генерал Мицухидэ въехал во двор замка Имагавы. Вокруг него ещё толпился народ, но уже никто не прорывался за ограду. Большинство беженцев разошлись по домам и как-то обустраивались на пепелище — якудза жёстко восстановили дисциплину в крестьянском войске.
Генерал степенно спустился с коня — ступил сперва на хрустнувший хребет стремянного, затем на землю. Имагава ждал его на втором этаже замка, в приёмном зале. Поднявшись по деревянной лестнице, Мицухидэ увидел вассала своего врага восседающим на мягком футоне. Имагава и не подумал встать. Напротив, весь его вид выражал оскорблённое достоинство и надменность.
— Можешь не падать лицом в пол, — разрешил Имагава, — ты, покоритель эмиси. Но я, потомок рода, владеющего разорённым тобою городом, слушаю твои оправдания, Кено Мицухидэ, слуга прохвоста!
— Владевшего, но не владеющего, — поправил Мицухидэ, ничуть не смущённый. — Встань, склони голову и поблагодари меня за то, что я верну тебе и твоему роду этот город, когда мы заключим почётный союз.
Осмыслив сказанное, Имагава стал наливаться гневом, его жирное лицо покраснело, налилось кровью до фиолетового оттенка. Подбородки задрожали.
— Ты! — пискнул он. — Бандит! Я тебя сгною! Я тебя казню на площади! Голова твоя будет висеть на воротах, а тело пожрут крабы!
Мицухидэ оглядел ряды самураев, выстроившихся по периметру зала с обнажёнными катанами в руках.
— Ты не хозяин даже в этом замке, Имагава Нибори, — спокойно заявил Мицухидэ. — Приведи-ка сюда хотя бы одного из твоих заложников. Знаешь ли ты, где они сейчас?
Спустя четверть часа в зал на четвереньках вполз начальник замковой стражи и упал перед господином, носом в ноги.