Последний рассвет

— Не уходи, слышишь! — потребовал сёгун, тормоша умирающего друга за плечи. — ПРИКАЗЫВАЮ!

Широко открытые глаза покосились на голос и не нашли того, кто говорил. Губы шевельнулись, беззвучно складывая какие-то слова. Хриплое дыхание становилось громче, прерывистее…

Рождённые на рассвете умирали до заката, рождённые вечером — до рассвета. Это вполне соответствовало буддийскому пониманию гармонии сущего, поэтому невольные свидетели из стана Оды, плохо знакомые с реалиями Эдо, были удивлены тем, что смерть обыкновенного вассала повергла его господина в пучину отчаяния. В конце концов, Мицухидэ был воином и находился на поле сражения, где каждое мгновение вёлся счёт павшим, где люди уходили в мир иной, теряя жизнь легко, будто осенний ветер срывал с ветвей листья. Горе Ёсисады Хадзиме настолько явно и сильно отражалось в его согбенной фигуре и на лице, что подоспевшим соратникам показалось, будто ранили самого императора; они почувствовали себя вдруг оглушёнными и подавленными, на волосок от поражения.

Немалое время прошло, прежде чем Хадзиме пришёл в себя. Словно после приступа болезни он опомнился внезапно, оглядев озадаченные, обеспокоенные лица хатамото. Поднял невесомое тело медленно, бережно, со своих коленей, и, двигаясь, точно слепой, опустил его на белое покрывало, которое появилось в руках у воинов словно ниоткуда. Не замечая войны, он отрешённо продолжал нашёптывать усопшему другу какие-то слова, но разве тот мог услышать?

Печаль Белого Тигра словно передалась его войску, оно заметно потеряло волю к победе, и, перейдя к обороне, засело за разрушенными бамбуковыми крепями и неровностями рельефа.

С вала грянул мощный мушкетный залп, в звёздное небо взвилась туча порохового дыма. Поскольку у ружей были примитивные фитильные запалы, на перезарядку даже у искусных стрелков уходило значительное время. Стрельба велась двумя шеренгами: пока в первой перезаряжали, вторая стреляла. На воинов Ёсисады обрушился непрерывный огонь. Ряды Белого Тигра дрогнули перед огневой мощью войска Оды. Множество убитых и раненых на земле, пороховой дым затянул их тела. В долине стлалась густая пелена.

— Белый Тигр застрял на берегу! — горлохватом кричали командиры. — Захватить!

— Резервный отряд, покинуть позиции! — скомандовал Токугава, отправив две тысячи гвардейцев из родни Имагавы вдоль берега. — Отрезать врагу пути к отступлению!

Севернее Ёсисады к укреплениям Тоёхаси рвался Хавасан. Смяв и опрокинув всадниками вражескую пехоту, расстреляв из луков конных мечников Токугавы и оставив сохэям нитирэн добивать их нагинатами, отважный генерал развивал успех. Но, заметив слева приближение многочисленных отрядов противника к реке, генерал Хавасан забеспокоился:

— Что там происходит? Где Накомото?

Несмотря на то, что уже не вдали, а гораздо ближе — на расстоянии броска — ясно виднелись крутые земляные стены крепости, и дорогу к ней, как ни странно, не тронул туман, Хавасан повернул туда, где засели остановившиеся полки Ёсисады. Пользуясь замешательством противника, хитроумные полевые командиры асигару Бадафусы, вооружённых аркебузами, луками и нагинатами, окружали отряды, направляющиеся на помощь Белому Тигру.

— Тайсё, что делать? — заголосили командиры. Судя по выражению лиц, опьянение первой победой миновало. — Пропадём!

— Отходим?!

— НЕТ! — рявкнул Хавасан, по-волчьи щерясь. — Никогда моя душа не будет спокойна, если бросим повелителя. Ударим в лоб и выберемся из кольца, чего бы нам это ни стоило.

С ликующим безумным кличем, генерал стегал коня, скача галопом на врага. Задыхаясь в испарениях, исходящих от мёртвых тел и стывшей крови, отчаянно повёл он за собою конных самураев, опустивших копья, напролом — навстречу пулям и стрелам вражьих асигару, на копья и мечи гвардейцев Имагавы. Непрерывно гремела пальба из мушкетов. Получив пулю, Хавасан не удержался в седле. К врагу прибежал только его конь. Пелена тумана скрыла тело генерала. В эйфории боя самураи Белого Тигра не сразу поняли, что лишились одного из генералов.

— Где Хавасан? — прорываясь сквозь ряды врага, кричал Накомото. — Конь есть, но нет тайсё.

Самураи, якобы видевшие смерть предводителя, с трудом удерживались от отчаяния. Весть о том, что Хавасан пал смертью храбрых, подобно ледяному ветру пронеслась по полю боя. Победы и поражения естественным образом сменяют друг друга, но эта потеря означала невосполнимый урон для воинства. Всеобщее негодование, громогласные выкрики и горькие восклицания воспламенили дух отважных хатамото.

— Удалось уберечь тело Хавасана? — печаль на лице Накомото сменилась ожесточением. Резко выкинув вперёд правую руку с катаной, он разом спустил на врага стаю в сотни отточенных стрел.

Внезапно стало темнее, облака на небе превратились в клочки. Закрыв звёзды, они громоздились одно на другое, тяжело нависали над широкой долиной смерти. Битва пошла вслепую. На миг войскам привиделось, что горы сдвинулись и выросли, загородив весь небосвод. Казалось, что отчаянная схватка кипела в узком ущелье, и с обеих сторон теснины доносилось лишь ржание коней, и лязг мечей, и стук и треск копий.

— Видели генерала Хавасана… — добрая весть воодушевила сражающихся. — Он жив и защищает самого сёгуна!

— Да, наш тайсё получил ещё одно ранение, обыкновенное, таких у него не счесть!

— Что буре дротик!..

Попавшие было в безнадёжное положение отряды генерала Хавасана, в едином порыве навёрстывали упущенное время. Они брали верх над врагом. Повернувшись лицом к противнику, прекратив жаться в кучу, они встретили неприятеля частоколом копий, прокладывали дорогу мечом в гуще самураев Имагавы. И перед тем, как пронзить грудь врага, воины выкрикивали свои имена, их грозные голоса сотрясали землю и небо.

Долина продолжала гудеть ропотом войны два дня. Обескровленное, измотанное, охрипшее от крика воинство Ёсисады Хадзиме понесло большие потери. Подход в Айти оказывался труднее, чем планировали военачальники Белого Тигра. Но воины Имагавы бежали в крепость, и там готовились принять последний бой. Исход предстоящей схватки зависел от полководческого дара генералов, присущего обеим сторонам.

Заняв долину, Белый Тигр приказал отдохнуть. Ёсисада выглядел мрачнее тучи, молчалив, словно немой, постоянно пребывал в отвратительном расположении духа.

Рано утром, когда ветер согнал с небосклона свинцовые тучи, расчистив широкое бледно-синее небо, зазвучали вольные разговоры, исчезла и усталость. Засохшие следы своей и вражеской крови на одежде пьянили и будоражили вышедших из боя людей.

В тени навеса, облачённые в пробитые доспехи, безмятежно храпели предводители дерзкого воинства Хадзиме. Большие красные чашки из-под коварного напитка валялись возле их походных стульев.

Иоши Хавасан давно проснулся, его рана в плече болела. Делал перевязку не выспавшийся многоуважаемый лекарь Изя.