Последний верблюд умер в полдень
Шрифт:
— И дяди Тома Кобли, и всех остальных[112], — пробормотала я.
— Нет, — серьёзно возразил старый Муртек. — Он живёт не здесь.
Сказать, что я была зачарована — явное преуменьшение. Делом всей моей жизни являлось изучение Древнего Египта; увиденные воочию реальные примеры ритуалов, которые были известны мне только по рисункам на выветренных стенах гробниц и высушенным папирусам, вызывали неописуемое волнение. Аминрех, очевидно, в действительности был Амоном Ра[113] и занимал такую же высокую должность, как и в Египте. Из малоизвестного божка Фив он вознёсся, дабы стать царём богов, присваивая себе
Слова Муртека, кроме того, подтверждали теорию Эмерсона о влиятельности королев. Я задавалась вопросом — как далеко простиралась их мощь? Ограничивалась ли эта роль только передачей права управлять, или же они обладали реальной властью? Я собиралась выпытать дополнительные подробности, но в этот момент Его Королевское Высочество что-то грубо рявкнул. Видно было, что он заскучал, а, может быть, и что-то заподозрил; бедный старый Муртек судорожно сглотнул и умолк.
Снова налили вина, и начались официальные развлечения — танцоры, акробаты и жонглёр. Жонглёр, похоже, очень волновался — судя по всему, оттого, что Настасен сердито глядел поверх меня — и в результате уронил пылающий факел, который, покатившись, очутился в опасной близости от ноги Его Высочества, прежде чем огонь успели затоптать. Настасен вскочил, гневно крича; жонглёр убежал, преследуемый двумя солдатами.
Это событие положило конец и развлечениям, и банкету. Один из слуг, подобострастно кланяясь, поднёс Настасену отороченную золотой каймой мантию, которую тот набросил на плечи. Я вздохнула с облегчением, ибо, как требовала учтивость, выпила довольно много вина.
Возможно, именно вино придало мне смелости задать последний вопрос, хотя полагаю, что поступила бы так в любом случае. Я хотела бы получить сведения о множестве разных вещей, но эта была самой важной. Я повернулась к Муртеку:
— Спросите у Его Высочества, что случилось с белым человеком, Уиллоуби Фортом, и его женой.
Челюсть старика отвисла. Он с тревогой взглянул на принца. Но перевода не потребовалось: либо Настасен знал английский лучше, чем признавался, либо само имя мистера Форта сделало смысл фразы совершенно ясным. Впервые за весь вечер его тонкие губы изогнулись в улыбке. Нарочито медленно он произнёс только одно слово.
Я знала, что это за слово. Потрясение и понимание, которые должны были отразиться на моём лице, вызвали ещё более широкую улыбку Настасена, обнажившую крепкие белые зубы. Обернув свободный конец перевязи вокруг головы, он повернулся на каблуках и вышел из комнаты.
ТОЛЬКО ПОПРОБУЙТЕ ТРОНУТЬ ЭТУ МАТЬ!
— Мертвы! — воскликнула я. — Они мертвы, Эмерсон! Я боялась, я боялась этого, и всё-таки надеялась… Ты видел, как этот отвратительный молодой человек улыбался, когда говорил мне? Он знал, что новости огорчат меня, и я убеждена, что он специально…
— Тише, Пибоди. — Эмерсон обнял меня. Мы были одни; остальные поспешили удалиться вслед за принцем, чей внезапный уход, похоже, застал их врасплох. В комнате царил полный кавардак; лужи разлитого вина, кости, обрезки хлеба и осколки битой посуды вперемешку валялись на полу.
Слуги под руководством Служанки уже
трудились вовсю, устраняя беспорядок. Я прислонилась к сильному плечу мужа и изо всех сил пыталась успокоиться. Твоё поведение абсурдно, сказала я себе строго. Ты не была знакома ни с мистером Фортом, ни с его женой, а ведёшь себя, будто потеряла кого-то из близких родственников.Эмерсон протянул мне носовой платок. Я вытащила свой и промокнула глаза.
— Я считаю, что ты верно оценила характер принца, мама, — сказал Рамзес. — Сожалею, что ты доставила ему удовольствие своим расстройством, ибо я уже знал правду от Тарека и мог бы сообщить её тебе с большей деликатностью.
— Кажется, Рамзес, в твоих замечаниях слышится критическая нотка, — ответила я. — И я категорически возражаю против неё. И… что же сказал Тарек?
Рамзес огляделся в поисках чего-нибудь, чтобы усесться, но, увидав беспорядок на полу, скривил губы. Хотя его личные привычки оставляли желать много лучшего, в некоторых отношениях он был привередлив, как кошка. (То есть — нетерпим к любому хаосу, кроме того, который учинил собственноручно.)
— Мы можем уйти в спальную комнату, мама? Там будет гораздо удобнее беседовать.
Так мы и сделали. Эмерсон рассеянно переступал через слуг, которые ползали вокруг, подбирая объедки. Темнота сгущалась, но по нашим меркам было ещё рано; как и другие народы, не обладающие эффективными средствами искусственного освещения, жители Святой Горы вставали на рассвете и рано укладывались спать. Я немного устала, так что обрадовалась возможности прилечь. Эмерсон выпрямился в кресле, и Рамзес, свернувшись калачиком у подножия кровати, откашлялся и начал:
— Миссис Форт после прибытия сюда недолго оставалась в живых. «Она отправилась к богу», как выразился Тарек; по моему мнению, довольно деликатно. Мистер Форт прожил много лет. Тарек заверил меня, что он был счастлив здесь и не хотел уезжать.
— Ха! — воскликнула я. — Не очень-то в это можно поверить!
— Ну почему же, — возразил Рамзес. — Вполне возможно, что его просьба о помощи была написана в самом начале заточения.
— И доставлена через десять лет?
— Странно всё это, — задумчиво произнёс Эмерсон. — Сообщение следовало послать ещё при жизни миссис Форт. Но, возможно, её муж передумал.
— Он сделал это, — сказал Рамзес. — Если вы позволите мне закончить…
— Как умер мистер Форт? — потребовала я.
Рамзеса прорвало:
— По совершенно естественным причинам, если верить Тареку, и я не вижу причин, почему мы должны в этом сомневаться, ибо он рассказал, что мистер Форт дослужился до звания советника и наставника королевских детей; именно с его помощью Тарек и некоторые другие выучили английский, и Тарек говорил о мистере Форте с искренними любовью и уважением. — Он сделал паузу и глубоко вздохнул.
— Это не объясняет ни сообщение, ни карту, — критически заметила я. — Ни того, что Тарек пришёл наниматься к нам, ни того, почему он так поступил, ни того, по какой причине мы пребываем здесь.
Глаза Рамзеса раздражённо сузились.
— Тарек не мог говорить свободно. Не все из присутствовавших сегодня были лояльны к нему. Он предупредил меня, чтобы мы соблюдали осторожность в высказываниях, цитируя заповедь: «Человек может погибнуть из-за своего языка»…
— А, папирус Ани[115]! — вскричал Эмерсон. — Только подумать, что древняя книга мудрости жива до сих пор! Должно быть, её привезли в Куш жрецы Амона, которые бежали из Фив в начале двадцать второй династии. Пибоди, помнишь оставшуюся часть — «Не открывай своё сердце незнакомцу»?