Последний верблюд умер в полдень

Эмерсону пришлось пресечь мои вопросы, прижав меня к цветущему кусту и закрыв рот собственными губами. Это была освежающая интерлюдия во всех смыслах, и когда, наконец, я получила возможность говорить, то поняла, почему он действовал именно таким образом.

— Ты не уточнял, кто этот человек, где он живёт? — прошептала я.

Эмерсон покачал головой.

— Муртек продолжал говорить после едва заметной паузы, а проклятые придворные не отставали от нас. Это было очень хитрой уловкой — невзначай заметить, что кто-то недавно рассказал ему о другом белом человеке. Даже если бы его подслушали, такая фраза выглядела бы совершенно невинно.

— Может быть, это всё-таки Уиллоуби Форт? Если они лгали о его смерти…

Эмерсон заглушил мой голос, выжав из меня дыхание.

— Успокойся, Пибоди, прошу тебя. Я считаю, что это в высшей степени маловероятно. Ты забыла о другом кандидате.

— Конечно, — вздохнула я.

Я не забыла бедняжку Реджи Фортрайта, как, уверена, и читатель. Мы обсуждали его печальную участь множество раз, но были вынуждены верить в спасение с помощью Рока, Доброго Господа и военных (не обязательно в таком порядке), так как сами были не в состоянии ничего предпринять. Сейчас правда озарила меня ослепительным откровением, и я задавалась вопросом, почему же мне это не пришло в голову раньше.

— Дикие люди пустыни, — произнесла я. — Те же «дикие люди», которые помогли нам, возможно? Но мы не видели по пути никаких его следов.

— Он мог бы отклониться от курса всего на пятьдесят ярдов, и мы пропустили бы эти следы. Полный неумёха во всех отношениях — не удивлюсь, если он не умел обращаться с компасом. Нельзя рассчитывать, что это окажется он, хотя ты и подружилась с ним, Пибоди. Сообщали, что многие люди были убиты или пропали без вести во время восстания махдистов.

— Независимо от того, кто это на самом деле, мы должны его увидеть. Думаю, что ты прав, Эмерсон; наш милый старый Муртек хотел, чтобы мы знали это, и предприняли соответствующие действия. Но каким образом?

Одна из дам появилась у входа в сад. Эмерсон наградил её таким злобным взглядом, что она завизжала и бросилась прочь.

— До сих пор удача благоволила смелым. Другими словами, я просто потребую, чтобы меня отвели к «другому белому человеку». Посмотрим, что из этого выйдет.

* * *

Дама пришла сообщить нам, что Рамзес обнаружен, а точнее — вернулся по собственному желанию. Он сидел за столом, уплетая остатки еды и скармливая кусочки кошке. Последняя была гладкой и чистой, как никогда; мальчик же был покрыт пылью и паутиной. Когда я приказала ему пойти и умыться, он возразил, что уже умыл — руки. После осмотра они оказались несколько чище, чем всё остальное, так что я не стала настаивать.

— Где ты был? — спросила я. — Мы тебя везде искали.

Рамзес запихнул в рот огромный кусок хлеба и махнул рукой в направлении к задней части здания. Я восприняла это, как самовольные занятия копированием настенных росписей и надписей. Я прочитала ему строгую лекцию о поведении за столом (которое заметно ухудшилось под влиянием нашей свиты) и о том, что скрываться от людей, которым приходится его искать, грубо и невежливо.

Эмерсон немедленно отправился к стражникам, чтобы претворить свой план в действие. Вернулся он, хмурясь и что-то бормоча.

— Они запретили тебе уйти? — спросила я.

— Не совсем. — Эмерсон тяжело опустился на стул. — Они открыто заявили, что не понимают, о чём я говорю.

— Может быть, так и есть, Эмерсон. Бедняга может находиться в строжайшем заточении.

— Или являться плодом моего воображения, — пробормотал Эмерсон, теребя расселину на подбородке. — Нет, нет, чёрт возьми, слова были совершенно ясны. Итак, что же нам делать?

Рамзес попросил разъяснений; отец посчитал, что обязан исполнить просьбу.

— Чрезвычайно интересно, — произнёс Рамзес, потирая собственный подбородок. — По моему убеждению, единственное, что нам остаётся — задать вопрос или предъявить требования кому-нибудь более высокопоставленному.

— Именно то, что я собиралась предложить, — подтвердила я. — Одному из принцев?

— Обоим, — ответил Рамзес.

В конце концов объединёнными умственными усилиями нам удалось составить миниатюрный Розеттский камень^[149] с надписями на английском и мероитическом. После того, как мы уладили фразеологию ко всеобщему взаимному удовлетворению, я сделала копию, и Эмерсон передал оба экземпляра стражникам.

— Ну, во всяком случае, с этим трудностей не возникло, — сообщил он, вернувшись. — Я уверен, что их доставят как можно быстрее. Теперь всё, что нам остаётся — это ждать.

— Я очень устала от всяких разговоров и планов, — заявила я. — Ожидание — не наш стиль, Эмерсон. Я жажду действий. Смелый ход, государственный переворот…

— Ясно вижу, как ты отправляешься в деревню, размахивая зонтиком и призывая реккит к оружию, — отреагировал Эмерсон, потянувшись за трубкой.

— Сарказм тебе не идёт, Эмерсон. Я вполне серьёзна. Есть несколько способов, которые могли бы увеличить наш престиж, преисполнить окружающих благоговением и ужасом… Эмерсон! В ближайшее время не предвидится затмения солнца^[150]?

Эмерсон вынул трубку изо рта и уставился на меня.

— Откуда, чёрт побери, мне может быть известно, Пибоди? Альманах^[151] не принадлежит к обычному оснащению африканской экспедиции.

— Мне следовало подумать об этом, — с сожалением заметила я. — Отныне для пущей уверенности один из них будет всегда при мне. Это было бы так удобно — я имею в виду, затмение.

— Равно как и появление Верблюжьего корпуса^[152] с развевающимися флагами, — отпарировал Эмерсон, чьё замедленное чувство юмора порой приводит к печальным последствиям. — Проклятье, Пибоди, астрономические эффекты не происходят тогда, когда тебе удобно, да и сами солнечные затмения достаточно редки. Что заставило подобную дурацкую мысль посетить твою голову?

Дважды в течение дня я выходила в прихожую осведомиться, есть ли послание для нас. Я была уверена, что по прибытии его доставят немедленно. Спокойствие Эмерсона, деловито царапавшего в своем журнале, только увеличивало моё нетерпение. Я непрерывно вышагивала по комнате, сцепив руки за спиной, когда, наконец, услыхала шлёпанье сандалий и звон оружия, что предвещало приближение стражников — и не одного, а нескольких, судя по звукам.

— Наконец-то! — воскликнула я. — Послание!

Эмерсон встал, глаза его сузились.

— И не один посланник, похоже. Возможно, Тарек пришёл лично.

Занавеску отдёрнули в сторону лезвием копья, и вошли два солдата, таща с собой человека. Жестокий толчок стремительно послал узника вперёд. Не в силах остановить падение, поскольку руки были связаны за спиной, он упал на колени и рухнул вверх лицом у моих ног.

Узником оказался, конечно, Реджи Фортрайт. Его одежда была измята и изорвана, а сам он обзавёлся длинной бородой. За исключением бледной кожи, говорившей о длительном строгом заключении, он выглядел вполне здоровым; во всяком случае, его лицо было достаточно полным. Возможно, причиной являлся недостаток физических упражнений, но это опять-таки напомнило мне об отвратительных обрядах древних американцев, откармливавших своих пленников для жертвоприношений.