Последний верблюд умер в полдень

Эмерсон делал вид, что не замечает их, но его голос стал ещё громче и сильнее, а сверкающие глаза выдавали незаурядное удовольствие. Чем больше зрителей, тем ярче он проявляет себя.

— Я запрещаю тебе умирать! — воскликнул он. — Вы мои люди, вы принадлежите Отцу Проклятий! Поднимите ваши копья! — И жестом столь же изящным, сколь и властным, он отправил поражённого молодого офицера подобрать брошенное оружие.

Должна признаться, это было одним из самых впечатляющих выступлений Эмерсона. Я чувствовала непреодолимое желание побежать и взять копьё в собственные руки.

Один из офицеров сделал нерешительный протестующий жест, когда обречённые мужчины с заметно повеселевшими лицами поспешили повиноваться. Быстрый, как кошка, Эмерсон повернулся к нему.

— Люди Отца Проклятий священны! Ни один человек не смеет прикоснуться к ним.

Обернувшись, он предложил мне руку. Пока мы шли к комнатам, зрители таяли, оставив только приветствующих нас Рамзеса и Реджи.

— Честное слово, профессор, — воскликнул Реджи, — это было… это было, конечно… Э-э… а что, собственно, произошло?

Эмерсон соизволил объяснить.

— Блестящий спектакль, мой дорогой, — сказала я. — Надеюсь, он обеспечит нам несколько преданных сторонников. Эти люди обязаны тебе жизнью.

— Не рассчитывай на это, Пибоди. Старые предрассудки живучи. И случившееся может иметь неприятные последствия. Успешные демагоги не пользуются популярностью в тиранических обществах. — Хмурый взгляд Эмерсона просветлел, и он пожал широкими плечами. — Да ладно, у меня не было выбора в этом вопросе. Теперь я хочу ванну. Где эта мерзкая свита? Когда они действительно понадобились — ни единой души вокруг!

Искупавшись, переодевшись и усевшись за превосходный стол, мы с Эмерсоном воздали должное еде. Пришлось побеседовать с Рамзесом о его манере есть пальцами и класть локти на стол.

— Ты полностью превращаешься в маленького кушита, Рамзес, — ругалась я. — И твоя голова по-прежнему голая, как яйцо. Я приказала тебе не позволять снова брить её.

— Они были довольно настойчивы, мама, — ответил Рамзес.

— Значит, ты должен быть ещё настойчивее. Я не намерена возвращаться в цивилизованное общество, пока твои волосы находятся в подобном виде.

Когда стол очистили и подобрали все крошки, Реджи предложил пойти в сад.

— Мне нужно поговорить с Ментарит о волосах Рамзеса, — сказала я. — У меня не будет… Где она? Я не видела, как она ушла.

— Это то, что я хотел вам сказать, — прошептал Реджи, взяв меня за руку. — Она пошла обратно в храм. Сюда вернётся Аменит.

— Миссис Эмерсон вполне способна передвигаться без вашей помощи, Фортрайт, — нахмурился Эмерсон. — Руки прочь от моей жены, будьте так любезны.

Реджи отскочил от меня, будто ужаленный, и мы отправились в сад. Когда мы шли вдоль бассейна, у дальней стены яростно закачались лозы. Сверху на нас смотрела мордочка, покрытая коричневой шерстью.

Рамзес приветствовал кошку каким-то своеобразным журчащим шумом. Она ответила тем же, но вместо того, чтобы прыгнуть вниз, стала прогуливаться по верху стены. Рамзес поплёлся за ней, подняв глаза и вытянув руки, как миниатюрный Ромео в погоне за пушистой, странствующей Джульеттой.

— Одна из храмовых кошек — и здесь? — воскликнул Реджи.

— Откуда вы знаете, что это храмовая кошка? — спросил Эмерсон, а я одновременно поинтересовалась: — Из храма Бастет?

Как требовала вежливость, Реджи в первую очередь ответил мне:

— Бастет, Исида, Мут — все эти языческие богини одинаковы. Её кошки принадлежат к определённой породе, более распространённой, чем простой вид, и считаются священными.

— Она не хочет спускаться, — обидчиво заныл Рамзес, будто самый обычный ребёнок. — Мама, ты…

— Нет, я не могу, — твёрдо ответила я. — Кошки не восприимчивы к подобным убеждениям, используемым в человеческом обществе, и, более того, они эксцентричные индивидуалисты…

— Обладающие чрезвычайно острым слухом, — закончил Эмерсон. — Кажется, следует ожидать гостей, Амелия.

Движимые неопределённым инстинктом, мы подошли ближе друг к другу. Кошка исчезла, и Рамзес тоже встал рядом со мной. Когда появился посетитель, за которым следовал эскорт из лучников и одетых в белое девиц, Реджи испустил проклятие и отступил к дальней стороне бассейна.

Тарек — а это был именно он — уселся в кресло, поспешно установленное слугами позади него. Широкие золотые браслеты заблестели на солнце, когда он жестом приказал принести кресла для нас и для сопровождавших его мужчин. Одним из них был Песакер, Верховный жрец Аминреха, явно не пребывавший в приятном расположении духа.

Да и Тарек изменился. Взор, который он устремил на нас, разительно отличался от прежнего доброжелательного взгляда, и вместо формальных приветствий принц разразился гневной речью:

— Что вы за люди, если лишены вежливости и благодарности по отношению к тем, кто вас спас? У вас нет никакого уважения к нашим обычаям? Вы нарушили один из наших строжайших законов; мы оказали вам милость, вернув друга. Теперь вы совершили святотатство. Если кто-то из наших людей совершит подобное, то умрёт!

— Но мы не из ваших людей, — спокойно ответил Эмерсон. — И если мы нанесли обиду, то сделали это в неведении, и глубоко сожалеем, что так поступили. И готовы возместить ущерб, что бы для этого ни потребовалось.

— Вы действительно невежественные варвары, — задумчиво произнёс Тарек.

Уголки губ Эмерсона дёрнулись.

— Справедливо, — промолвил он так же веско. — Но обязанность мудрого — воспитывать невежд, а не наказывать их. Разве это утверждение не является таким же справедливым?

Тарек задумался над высказанной мыслью. Лицо Песакера потемнело. Он, возможно, понял не всё сказанное, но увидел, что настроение принца смягчилось, и был недоволен.

— Что они говорят? — рявкнул он. — Не слушай их. Им нет никакого оправдания (?) за совершённые преступления. Я приказываю…

— Ты смеешь мне приказывать? — повернулся к нему Тарек. — Здесь ты не говоришь от имени бога. Я сам решу судьбу этих преступников.

Меня иногда обвиняют в излишней опрометчивости и импульсивных действиях. Но не в этот момент. Я тщательно обдумала то, что намеревалась совершить, да и сам Эмерсон выдвигал аналогичное предложение. (Хотя, конечно, впоследствии он утверждал, что ничего подобного даже не имел в виду.)