Последняя аристократка
Шрифт:
— Они… чекисты… Зою увели, — сообщил ей раненый.
— Кто такая Зоя — ваша жена? — догадалась Наташа. — А за что?
— За сопротивление властям, — с трудом выговорил Петр, когда Наташа уже и не ждала ответа, считая, что он опять впал в забытье.
— Лучше вам помолчать, — шепнула она. — Для такого разговора вы слишком слабы…
— Я выживу, — сказал он. — Я лежал здесь и ждал вас. И молил бога, чтобы вы пришли и помогли мне подняться… Бог добрый, он простил нас, хотя мы так долго его отвергали…
Наташа подумала, что раненый бредит, и потрогала его лоб.
— Это не бред, — тут же отозвался он
— Заживает, — сказала она.
— А сотрясение мозга… утряслось, пока я здесь лежал…
Странно, но он даже пытался шутить, хотя, как сказал бы дядя Николя, это был юмор висельника.
— Там, за печкой, в холщовом мешочке у меня висят травы, — медленно проговорил он. — Можно заварить чай. Укрепляющий…
И, помолчав, с усилием спросил:
— Остальные… все живы?
— Таня умерла, — ответила она, хотя, может, и не следовало этого говорить, но отчего-то Наташе верилось, что этого сильного мужчину не так просто выбить из седла, хотя он и едва дышит. — А дети живы, только очень слабы… А насчет чая… понимаете, кто-то забрал у вас всю посуду. Нет ни чугунка, ни ложки, ни кружки. Хорошо, что у меня кое-что случайно оказалось с собой. Похлебку из чугунка даже вылить некуда.
— А её много?
— Чего? — не сразу поняла Наташа.
— Ну, этой вашей похлебки.
— Полный чугунок. Только, говорят, сразу много есть вредно.
— Меньше слушайте, что говорят, — ворчливо сказал он, — лучше тащите её сюда!
А когда она принесла чугунок, скомандовал:
— Теперь помогите мне сесть.
— Как так, сесть? — возмутилась Наташа. — Вы пять минут назад вернулись с того света. Вам лежать надо…
— Мне надо как можно скорее подняться, — перебил он её, — я и так слишком долго лежал. А перед тем все слушал сказки, которые рассказывали мне так называемые большевики.
— Так называемые? А на самом деле, кто они — привидения?
— Гораздо хуже: чудовища, пожирающие народ, который их же вскормил.
Наташа, однако, не стала этот разговор поддерживать, потому что обычно боялась всякого рода преувеличений и надрыва, который в этом случае списала на болезнь Петра.
Она стала усаживать его на лавке, но тело мужчины ему не повиновалось и он упорно валился на бок.
— Не упрямьтесь! — рассердилась она. — Видите, даже ваш организм со мной солидарен и сигналит, что вам надо лежать.
— Мой организм! — передразнил он её, вцепляясь в края лавки так, что побелели суставы пальцев. — Кто здесь хозяин? Я или какой-то организм?
Если бы всего несколько часов назад кто-нибудь сказал Наташе, что она будет вот так, без страха и будто по привычке ухаживать за полуживыми людьми в присутствии мертвой, она бы ужаснулась.
А теперь она мысленно утешала себя тем, что Таня Поплавская всегда была человеком отзывчивым и живущим для блага других, она наверняка видит, как её дочь и друзей возвращают к жизни, и радуется.
— Прости, Танечка, — пробормотала она. — Я и для тебя сделаю все, что положено, и молитву над тобой прочту, и похороню, как сумею… Потерпи, дай срок…
— Вы что-то сказали? — переспросил её Петр, которого она в этот момент опять начала кормить, с беспокойством наблюдая,
как он отдыхает после каждой проглоченной порции похлебки, точно прислушивается к себе, как там идет по пищеводу эта жидкая каша?Кормежку закончил опять-таки он сам — почувствовал, что достаточно, и вдруг сказал:
— Хватит!.. Мне надо попробовать посмотреть детей.
— Они спят, — заметила Наташа.
— Тогда, пожалуй, и мне нужно вздремнуть, — почти прошептал он и провалился в сон.
Однако Наташа его слова насчет трав не забыла и решила их найти. Ищущий да обрящет! Тут же на небольшой полочке, неприметный за висящим холщовым, довольно приличных размеров, мешочком, она обнаружила чугунок. Не очень большой, литра на два, но обрадовалась ему так, как не обрадовалась бы золотому кубку.
Она налила в него воды, ещё остававшейся в ведре, и вновь пошла к колодцу, между делом опять попытавшись как следует отмыть старое ведро.
Она принесла и воды, — теперь надо будет немного умыть детей, когда они придут в себя, — и досок, оставшихся от будки, и, поскольку вода в котелке для чая стала закипать, полезла в мешочек, чтобы разобраться в том, в чем она, по собственному выражению, не понимала ни уха, ни рыла.
Хозяин трав спал — она осторожно подошла к его лавке. Поначалу он собирался спать сидя, но Наташа осторожно уложила его, и у Петра Васильевича уже не было сил ей сопротивляться.
Вода в чугунке закипала, а Наташа все не могла разобраться с травами, которые были аккуратно сложены в мешочки поменьше и, наверное, хозяином определялись совсем не так, как пыталась определить их Наташа.
Травы она стала нюхать. Некоторые пахли очень даже неплохо, и для начала Наташа отобрала те, которые напоминали мяту, душицу, чабрец — эти травы с горем пополам она могла определить.
— Хуже не будет! — сказала она самой себе и бросила наугад составленный сбор в закипевшую воду.
Первым пришел в себя мальчик, который на печке лежал с краю. На этот раз он смог сесть почти без её помощи.
Наташа налила в чашку настоявшегося травяного чая и дала в руки ребенку галету, которую он тут же жадно попытался запихнуть в рот. Пришлось ей скрепя сердце галету отобрать и скармливать ему маленькими кусочками, следя, чтобы он запивал их и глотал, не царапая горло, представляя, как обезвожен его организм, и жидкости не хватает даже для слюны. Интересно, смеялся бы врач над её псевдонаучными рассуждениями? Что поделаешь, медицинского образования у неё — кот наплакал, зато воображения…
— Как тебя звать? — спросила она на всякий случай, не ожидая ответа, так как ребенок был ещё слишком слаб.
Но он ответил довольно бодро:
— Гриша.
— А меня — тетя Наташа, — сообщила она.
Ребенок как-то по-взрослому кивнул и пожаловался ей:
— Нашу мамку увели. Плохие дядьки. Она за папку на них как кинулась, чуть одному глаза не выцарапала. Он вот так за лицо держался, и кровь текла. У папки тоже была кровь. Его дядька ружьем как ударит!
Голос Гриши прерывался, хрипел, и Наташа тут же давала ему глотнуть из кружки. Вообще-то галеты она хотела размачивать в чае, но ребенок тянулся к печенью с горящими глазами, и она не смогла лишить его такого удовольствия, понимая, что только хорошее воспитание сдерживает его, чтобы не броситься на неё и не отобрать всю галету.