Последняя книга, или Треугольник Воланда. С отступлениями, сокращениями и дополнениями

Правда, булгаковского мастера и посмертно не публиковали. Не считать же фразу Воланда «Рукописи не горят» и последовавшее за этой фразой краткое извлечение из небытия сгоревшей рукописи — публикацией. Да и горят эти рукописи тут же в романе снова, уже окончательно, вместе с домиком застройщика…

И еще: женаты не были оба! При внимательном чтении романа видно однако, что мастер был женат, и даже дважды: сначала на «Манечке… нет, Вареньке…», потом его «тайной женою» навечно становится Маргарита… Но это, должно быть, мелочи…

Зато каково сходство в портрете! «…Портрет философа, писанный с него в конце жизни. <…> Его стрижка „в кружок“ напоминает черную круглую шапочку булгаковского героя», — пишет Галинская [476] .

В быту эта стрижка называлась «под горшок»: цирюльник усаживал казака на табурет, на голову ему надевался глиняный горшок, и все те кудри, что свисали из-под горшка, аккуратно отстригались, в результате чего получалась идеально ровная — и очень популярная на Украине — стрижка, изящно именуемая Галинской «в кружок»… Но чтобы представить, что с этой стрижки Булгаков писал портрет своего любимого персонажа, требуется действительно богатое воображение.)

476

Там же.

…И после смерти А. И. Булгакова его коллеги, профессора Киевской духовной академии, доставляли начальству немало забот. Профессор А. А. Глаголев, человек очень близкий семье Булгаковых, безусловно против ожиданий властей принял участие в знаменитом «деле Бейлиса» в качестве эксперта защиты, что, вероятно, и повернуло «дело» к оправданию Бейлиса… А молодой профессор Василий Ильич Экземплярский, так часто бывавший в доме на Андреевском спуске, с его выступлением в защиту Льва Толстого…

Вот несколько документов:

«Высочайшим приказом по гражданскому ведомству от 28 мая 1912 года <…> уволен от службы в академии согласно определению Святейшего Синода от 5/10 апреля 1912 года <…> вследствие признания преподавательской его деятельности несогласною с требованиями Устава духовных академий и вредною — с 10 апреля 1912 года» [477] .

В. Экземплярский, профессор нравственного богословия Киевской духовной академии. Лишен по распоряжению Св. Синода кафедры за статью в сб. «О религии Льва Толстого», в которой Экземплярский назвал Льва Толстого «вождем человечества», «живым укором нашему христианскому быту и будителем христианской совести, которая никогда не признает учителями истины тех, которые говорят от имени Христа, но говорят не то, чему Он учит» («Известия книжных магазинов Т-ва М. О. Вольф», 1912, № 5, с. 69).

477

ЦГИА Украины, фонд 711, оп. 1, ед. хр. 10977, л. 2 об.

«Экземплярский ответил брошюрой „За что меня осудили?“» (Там же, 1912, № 6, с. 86.)

В. Экземплярский. Прощальное слово профессора нравственного богословия к своим бывшим слушателям. Киев, 1912, с. 27.

«Василий Ильич Экземплярский — богослов и религиозный публицист… В 1912 году уволен из КДА за публикацию статьи „Гр. Л. Н. Толстой и св. Иоанн Златоуст в их взгляде на жизненное значение заповедей Христовых“, где в определенном смысле сопоставлял воззрения великого святителя и Толстого, а также за критику современного богословия».

…Особенно бурные страсти полыхали в Киевской духовной академии в революционные дни 1905 года. Осенью занятия в Академии прекратились. Студенты требовали автономии, права выбирать деканов и ректора, принимать участие в решении многих насущных вопросов. Из Святейшего Синода пришла яростная телеграмма: «Синод постановил студентов если к первому ноября не начнут занятий распустить и академию закрыть до будущего учебного года». Студенты ответили отказом приступить к занятиям.

В ноябре поступила телеграмма из Петербурга на имя секретаря Духовной академии: «Телеграфируйте функционирует ваша академия. Студент Владимир Мельников». Поскольку ответ в десять слов был оплачен, секретарь ответил: «Петербург Духовная академия студенту Владимиру Мельникову. Академия не функционирует. Секретарь».

И даже профессоров обуревали сумасшедшие планы об изменении устава духовных академий, о независимости от местных духовных властей, о том, чтобы ректором академии могло бы стать не духовное, а светское лицо из числа профессоров академии, и притом лицо сменяемое — раз в четыре года.

Лихорадило не только Киевскую, бурлило во всех четырех духовных академиях. 3 ноября поступила телеграмма от обер-прокурора Святейшего синода князя Оболенского: «Предложить Совету Академии… избрать трех лиц для участия в совещании под моим председательством о мероприятиях к восстановлению нормального академического порядка. Этих лиц благоволите командировать в Петербург к одиннадцатому ноября» [478] .

478

ЦГИА Украины, фонд 711, оп. 3, ед. хр. 2831, л. 24.

Делегатов избирали тайным голосованием; сохранился листок — перечень фамилий по вертикали и против каждой палочки — по числу полученных голосов. Больше всего голосов (16) получил профессор Дроздов, но почему-то не поехал. Поехали Завитневич (13 голосов), Рыбинский (13) и Богдашевский (7). А. И. Булгаков получил один голос. Может быть, сам за себя голосовал? Но это тоже интересно: стало быть, ему хотелось поехать. Один голос получил А. А. Глаголев. Профессор Петров никаких голосов не получил [479] .

479

Там же, л. 27 об.

У делегатов была с собою некая «Киевская записка», с которой они последовательно соотносились, выдвигая требования пославшей их Академии. В противоположность осторожным казанцам, вели себя очень наступательно. Ректора — избирать! И не навсегда, а на короткий срок — на четыре года; и чтобы имел степень доктора; а духовный сан — не обязательно…

Их победоносная телеграмма… А потом потихоньку увяли…

В написанных много лет спустя воспоминаниях В. П. Рыбинского любопытны строки об А. И. Булгакове в 1905 году. Рыбинский существенно моложе А. И.; он стал студентом Академии в ту самую осень, когда А. И. читал свои первые лекции, причем лекции эти студенту Рыбинскому не нравились. А в 1905 году Аф. Ив. явно повеселел, и Рыбинский рассказывает:

«Значительно позже, около 1905 года, А. И. приобрел если не авторитет, то симпатии у студентов. Этому благоприятствовало то, что он был человек в обращении простой и любил со студентами говорить по различным вопросам, преимущественно, конечно, богословского характера. В этом случае он был весьма удобным собеседником, так как отличался полною терпимостью к чужим мнениям, а сам иногда любил высказывать такие парадоксальные мысли, которые интриговали и вызывали на спор» [480] .

480

Фрагмент о Булгакове из мемуаров Рыбинского мне любезно предоставлен Т. А. Рогозовской в 1980-е годы.

В 1905 году Михаилу Булгакову четырнадцать лет, и не приходилось ли ему самому слушать такие «парадоксальные мысли» отца по вопросам «богословского характера»? Известно высказывание писателя, зафиксированное его другом П. С. Поповым в конце 1920-х годов: «Если мать мне служила стимулом для создания романа „Белая гвардия“, то, по моим замыслам, образ отца должен быть отправным пунктом для другого замышляемого мною произведения».

«Другое замышляемое произведение» — это предчувствие романа, который в конце концов станет романом «Мастер и Маргарита» и в замысел которого, по-видимому, с самого начала был вплетен евангельский сюжет…