Последняя королева
Шрифт:
Я вновь вспомнила полутемную комнату в Аревало и услышала голос матери, обращавшейся к рассерженной, ничего не понимающей пятнадцатилетней девочке: «Я не могла рисковать. Мой долг – в первую очередь защищать Кастилию. Кастилия превыше всего».
То была самая большая несправедливость, какую только мог совершить со мной Филипп.
– Годы? – переспросила я, удивляясь собственному спокойствию.
– Именно. Если мой диагноз верен, вскоре ему станет лучше. Сколько дней уже болеет его высочество? – Сантильяна повернулся к Парре, но едва доктор открыл рот, чтобы ответить, из спальни раздался леденящий кровь рев:
– Где
Повернувшись, я, словно в тумане, направилась назад в комнату, но тут же остановилась. Врачи едва не налетели на меня сзади. Филипп сидел на постели, похожий на оживший труп.
Его горящие глаза уставились на меня.
– Жрать хочу. Принеси чего-нибудь поесть. И побыстрее.
Я принесла бульон из бычьих хвостов и влила несколько ложек ему в рот. Хмуро глядя на меня, он пробормотал, что больше не съест ни кусочка на здешних пирах. Наши взгляды на мгновение встретились, и я поняла: он не может поверить, что я все это время провела рядом с ним. Врачи объявили, что ему становится лучше, и Сантильяна поспешно ушел, отказавшись от платы и радуясь уже тому, что больной не умер у него на руках, хотя поставленный им диагноз лишь отсрочивал смерть.
Я осталась с Паррой в пустом доме, но знала: едва разойдется слух о выздоровлении Филиппа, здесь снова будет полно народу. Времени оставалось совсем мало.
Вытерев с его губ остатки бульона, я поставила пустую миску на поднос.
– Вот так. Если хочешь, потом принесу еще супа. Но пока что тебе нужно отдохнуть, хорошо?
Он пристально посмотрел на меня:
– Тебе-то какое дело?
Я помедлила с подносом в руках.
– Я твоя жена. Тебе еще что-нибудь нужно? – словно издалека донесся мой собственный голос. – Может, подогретого вина, чтобы легче было заснуть?
Наступила тишина. Я бесстрастно смотрела на него, сжимая в руках поднос, и уже само то, что я с легкостью изображала любящую жену у постели мужа, подтверждало, сколь чудовищно он изменил мою душу.
– Нет? Ладно. Я буду в соседней комнате. Постарайся заснуть.
Я направилась к двери. Ноги мои словно налились свинцом, сердце переворачивалось в груди. Уже поставив поднос на буфет и взявшись за засов, я услышала, как Филипп проворчал:
– Если тот доктор, что ты привела, не против – пожалуй, немного вина не повредит.
Изо рта Филиппа вырывалось судорожное дыхание, грудь едва вздымалась. Последние два дня он что-то неразборчиво выкрикивал, а затем впал в полное молчание. У него снова началась лихорадка, и на этот раз ничто не могло ее победить.
– Вам нужно отдохнуть, ваше высочество, – сказал Парра.
Он тоже крайне устал и был сбит с толку внезапной переменой в состоянии Филиппа. Новый приступ сопровождался кровавым поносом и зловещими язвами на коже, словно его тело гнило изнутри.
– Нет, – устало улыбнулась я. – Но от стакана воды я бы не отказалась.
Поклонившись, он вышел.
Рот Филиппа был открыт, из горла доносился чудовищный хрип: как будто стучит о булыжники площади коровье вымя, полное камней, которое дети используют для игры в мяч. Я взяла его за руку: изнутри веяло теплом, хотя сама кожа казалась холодной и неожиданно жесткой. Филипп научил меня, что значит одиночество и предательство, но я не хотела, чтобы он чувствовал себя одиноко.
Я проявляла к нему сочувствие, какого никогда не видела
от него.Ощутив мое прикосновение, он наморщил лоб. Я вложила в его руку заранее приготовленный кубок, в котором растворялись в теплом вине остатки трав. По лицу Филиппа пробежала тень.
– Выпей, – прошептала я.
Я влила смертоносное снадобье в его раскрытый рот. Часть вина плеснула на подбородок, и я вытерла его рукавом.
– Уже почти все. – Я снова взяла его за руку. – Почти все.
Несколько секунд спустя он судорожно вздохнул. Я почувствовала, как сжимаются, а затем безвольно слабеют его пальцы.
Все вокруг будто замерло. Мы застыли во времени, подобно нарисованным на фасаде фигурам. Тишина окутала меня со всех сторон. Словно во сне, я почувствовала, как холодеет кожа Филиппа. Взглянула в его лицо. Если бы не бледность, могло показаться, будто он просто спит. Он снова казался молодым: смерть вернула ему былую красоту наших счастливых дней. Спутанные золотистые волосы падали на лоб, длинные светлые ресницы, предмет зависти многих придворных дам, напоминали крылья спокойно сидящих бабочек. Глядя на него, я утратила ощущение прошлого. Я не осознавала ни самой себя, ни ребенка в моей утробе.
И что я совершила ради спасения своего королевства.
Я ничего не видела, кроме тела мужа, и ничего не слышала, кроме слов произнесенного всего пять месяцев назад пророчества: «Сегодня ты явился сюда гордым принцем, юный Габсбург. Но после смерти тебя ждет куда более долгий путь по Кастилии, чем при жизни».
Глава 30
Мой муж, за которого я вышла ради политики, которого я четыре года любила и пять лет ненавидела, с которым я бессчетное число раз лежала в постели и из-за которого пролила бессчетное количество слез, от которого я родила пятерых детей и зачала шестого, против которого я строила интриги и сражалась, – мой муж был мертв.
Оплакивала ли я его? Ответ прост, и он очень личный. Я сделала то, что требовалось для спасения моего королевства, и смерть Филиппа не сделала меня убитой горем вдовой. Наша любовь превратилась в воспоминание, и его труп это лишь подтверждал. Теперь передо мной стоял выбор, который мог освободить меня или обречь навеки. То, что я задумала, могло привести меня к победе, а могло лишь подтвердить всеобщее подозрение, что я безумна.
Но у меня имелись свои причины для такого поступка, хотя и неочевидные для постороннего взгляда.
Долго ждать мне не пришлось. Всего через час после смерти Филиппа Каса-де-Кордон наводнили, словно саранча, фламандцы, Сиснерос со своей бандой церковников и представители знати. Мы с Беатрис и доньей Хосефой едва закончили обмывать и одевать тело, когда в комнату ворвалась толпа вельмож, намереваясь взять все в свои руки.
Едва держась на ногах от усталости, я не пыталась сопротивляться и позволила увести себя в свои комнаты. Фламандцы рыдали вокруг тела, Сиснерос пригласил бальзамировщиков. Затем покойного завернули в ткань, чтобы перевезти в монастырь Мирафлорес в окрестностях Бургоса, где монахи должны были молиться за бессмертие души Филиппа. По всей Кастилии разослали известия о безвременной кончине Филиппа Габсбурга, посмертно титулованного «принцем-консортом нашей наследницы королевы Хуаны» – что, как я подозревала, было лишь попыткой сгладить неуверенность политиков.