Последняя поэма

— Так — скорее, скорее — подумаем, что же здесь можно сделать… — бормотал Фалко. — В огонь — скорее! Но, как раз в это время, белесый пламень в горне потух, и даже угли лежали там темными, холодными.

— Я знаю, что сделать! — выкрикнула тут девочка с золотистыми волосами. — В драконов пламень!..

— Да, скорее! — вскрикнул Фалко.

— Нет, вы не сможете вызвать дракона. Только я смогу. — так неожиданно проговорила девочка, и не было времени с ней спорить, так как на месте разрубленного Эрмела уже вздыбилась черная туча, и тут же ударила ослепительной, гремящей, въедающейся в пол молний — у всех в ушах заложило от яростного грохота.

— Беги — мы задержим его! — закричал Барахир, и бросил чашу девочке — та поймал ее, и бросилась к выходу, но ее подхватил на руке Маэглин, и в одном могучем прыжке уже оказался за дверью.

— Ну, что, вихрь ты черный, грохотала! — орал Фалко, в ушах которого еще все звенело. — Хочешь ли, эльфийской еды попробовать? На — получи…

Он отступил к столу на котором лежали творения Келебримбера, и, не глядя, стал хватать эти прекрасные вещи, вторых подобных которым не суждено уже было появиться под небом Среднеземья, и, размахиваясь, принялся метать их в черную тучу.

— Хэм, Барахир — на помощь! Все вы — помогите мне — задержим его!..

Хэм и Барахир уже были рядом, и тоже кидали эти кубки, а вот братья чувствовали себя опустошенными, усталыми, не способными хоть к какому-то действию. Они и не понимали, зачем, ради чего надо теперь бороться, и хотели спать — просто очень долгое время спать. Ну, а трое кидали эти прекрасные вещи, и хорошо делали, что не смотрели на них, потому что несмотря на всю жажду остановить ворона, тяжело бы им было кидать — настолько это были прекрасные вещи. И все эти кубки, блюда, сияющие полотна перед тем как столкнуться с кипящей тучей, наполнялись ярченным серебристым светом, на самом деле заставляли тучу отступать. С каждым таким попаданием раздавался оглушительный, яростный вой, и туча рывком сжималась, отодвигалась, и вот оказалась прижатой к противоположной стене. Как раз тогда руки Фалко наткнулись на ларец — это было самое большое творение Барахира, и на нем, как на сердце его, отображались многие и многие воспоминания его святые. Если бы сложить все слезы, которые он пролил в год исступленной работы над этим ларцом — ими заполнилась бы целая кузница. Фалко один не мог поднять это творенье, и понадобилась помощь Хэма и Барахира.

— А ну отойдите! — яростным, не своим голосом вскрикнул Фалко на братьев, которые так и стояли посреди комнаты, те, как какие-то безвольные тени, под действием ветра, отшатнулись к стене. Туча вжалась в противоположную стену, и видно было, как трепещет, дрожит ее поверхность.

— А-а-а, испугались!!! Есть, значит, и на тебя управа!!! — прохрипел Фалко, размахиваясь.

Из тучи вырвалась тонкая молния — это был судорожный, неточный удар израненного создания, он ударил в стену позади Фалко, но и так его рука было сильно обожжена, сразу почернела.

И вот ларец, а вместе с ним и вся годовая боль, все светлые грезы эльфийского государя, с гудением рассекли воздух, и врезались в тучу — за мгновенье до этого обратились в сияющую сферу — потом все потонуло в грохоте и слепящих вспышках. Фалко почувствовал, что его охватывает пламень, но не знал, куда бежать, чтобы спастись, так как ничего не было видно. Боль была чудовищная, и он не выдержал, закричал.

* * *

А Маэглин бежал по дрожащему, наполненному огненными бликами коридору. Впереди был завал, и он метнулся в соседний коридор, а там, из широкой трещины в потолке обрушился огнепад, буруном на него устремился — сбоку дверь, если бы она была запертой, то Маэглин бы уже обратился в пепел, но дверь оказалась открытой, и он влетел в какой-то пустующий покой — прижимая к груди девочку, покатился по полу — вот из стороны в сторону, ища хоть какой-то выход. Но — это был подземный этаж, и из него выходила только одна дверь, которая вся уже объята была пламенем. Он знал, что должен быть какой-то выход — ведь не могло же все оборваться теперь, когда на руках наконец-то нес он свое счастье, когда, наконец-то, никого поблизости не было… А в голове билось частым, раскаленным пульсом: "Наконец-то, наконец-то счастье! Небо, покажи мне выход! Скорее же!"

Взгляд его все метался из стороны в сторону, но, так как пот заливал глаза, он уже почти ничего не мог видеть; и тут девочка крикнула:

К аквариуму! Нет иного выхода — хоть этот!

И действительно — у дальней стены стоял метров десяти в длину, и метров двух в высоту аквариум в котором некогда спокойно переплывали, а теперь испуганно метались многоцветные рыбьи стаи, и вот Маэглин уже погрузился в блаженно-прохладную воду, побыл там некоторое время, и, перед тем, как пламень подошел вплотную, еще раз вынырнул, вдохнул воздух…

Теперь и Маэглин и девочки висели вцепившись в водоросли у дна, а совсем рядом с их лицами жадный, плотный племень лизал стекло. Вода становилась все теплее, и жутко было думать (а лучше то было и вовсе не думать), что вынырнуть никак нельзя, что там не воздух, но только пламень. Маэглин устремил взор к девочке, так как за нее волновался — как она то, не мучается ли без воздуха?! (то, что они могут задохнуться и вовсе ему в голову не приходило — слишком уж это жутко было!), а златовласая прижимала к груди чашу, в который были десять пальцев с кольцами. И тут через стекло пролегла белая трещина, затем — побежали матовые полосы, вода возле которых запузырилось. И тут к маэглину метнулась золотая рыбка, на голове которой была маленькая, но яркая, словно несколько сплетенных воедино звезд, корона. Маэглин услышал испуганный голос:

— Что случилось?.. Что ж случилось?.. Ах, беда то какая! Мое королевство гибнет!.. Вы, могучие, спасите меня и моих подданных! Ах, гибнет то все!.. Доченьки, доченьки мои — скорее ко мне! Здесь спасение наше!

И тут вынырнули, стремительно закружились возле них три рыбки — все яркие, одна изумрудная, другая лазурная, третья — янтарная. И все эти рыбки, разными голосками молили о прощении — и так то это жалобно у них выходило! Тут же Маэглин приметил, что вокруг кружит великие множество всяких рыбок, и слышались их стонущие голоса, все молящие о спасении, все стенающие на горькую свою судьбу. На глазах выцветали, изгибались, опадали ко дну безжизненными, бесформенными грудами те водоросли, которые росли ближе к стеклу — и все это королевство десяти метров в длину и трех в высоту, гибло прямо на глазах. И вспомнилось Маэглину, что также гибнет, выжигается Эрегион, тоже огороженный и тоже во сколько то протяжностью… и тоже там носятся и молят о спасении толпы, и тоже рыдания, плач — и теперь метания тех масс, и метания этих рыбок казались ему одинаково значимыми — те же волнения, те же страстные порывы к спасению, бесконечные мольбы…

— О великий, могучий, спаси нас! Молим тебя! — так стенал король рыбок с серебристой короной, даже и не подозревая, что этот некто огромный сам укрылся в их царствии от разгула огненной стихии.

Однако, не найдя у него никакой поддержки, они бросились к златовласой, и слышны были теперь голоса трех ярких рыбок-царевн.

Изумрудная пела:

— Погибнет мой сад,И коньки молодые,Ах, огненный ад,Сжег глубины родные!

Лазурная пела:

— Не увидеть мне больше светлейшийОбраз девы в небесном стекле,Неба свод — весь в сплетении трещин,Все падет в раскаленной золе.

Янтарная:

— Ах, мечтании тихих бликовУж горят, ах — спасите меня,Не увидеть родных больше ликов,Ах, погибну в дыханье огня!

И такие это были жалостливые, пронзительные голоса, что нельзя было их слушать без содрогания, без участия. Но что они могли сделать? Они сами уже задыхались, а вода становилась все более жаркой. Вот еще одна трещина пролегла через стекло, следом и еще несколько. Для рыбок это было бы тоже, что для людей, если бы земля вокруг них покрылась широченными трещинами, а оттуда бы вырвались огненные. Возле стекла вода начинала кипеть, а пламень исступленно бился за этой, готовой в любой мгновенье рухнуть преградой. Тут девочка подвинулась к Маэглину, перехватила его за руку (а другой рукой она придерживала у груди кубок с кольцами) — и взглянула на него так, будто хотела что-то сказать, и он понял: сейчас аквариум лопнет, но, все равно, надо бороться; они ведь пропитаны водою, а, значит, есть еще какое-то время, прежде чем пламень завладеет ими. Надо скорее, из всех сил, бежать к двери — там коридор, а в коридоре то драконов пламень все уже должен был бы выжечь, там одни головешки должны были остаться — там они бы спасенье могли бы найти.

Разом множество трещин разрезали стекло, и даже под водой был слышен его треск — рыбки еще быстрее заметались кругом; плачи, мольбы, пронзительные чувства, стенания, просьбы… а потом ничего этого не стало, так как стекло лопнуло. С бурным потоком воды вылетели они на пол, но тут же Маэглин вскочил на ноги, ну а девочка вцепилась ему в шею, крепко-накрепко к нему прижалась (не выпуская кубка, конечно же). Маэглин знал, что нельзя открывать глаза, так же знал, что у него есть лишь несколько мгновений, до того, как жар сделает его безумцем, — что, ежели он изначально ошибиться и побежит хоть немного против двери, то погибнет его Новая жизнь. Он бросился, и споткнулся обо что-то, перекинувшееся через пол. В ужасе, что теперь то потеряет направление, все-таки вскочил на ноги, вновь бросился и…