Последняя война

Некоторые вожди Круга засмеялись. Каждый понимал, что взять могучий Саккарем тридцатью тысячами воинов, пусть и лучших, невозможно. Шад, сидящий на золотом троне в Мельсине, невероятно силен. Когда два года назад, в разгар нашествия меорэ, дошли вести с полудня о том, как непобедимая конница шада сбросила обратно в море пришельцев, все вожди Степи хлопнули себя по колену и сказали: "Хош! — Хорошо!" Настоящих воинов следует уважать.

Гурцату больше не верили. Вначале, сказав слово, открывшее Большой Круг, хаган попытался добиться желаемого своей властью, коей его наделили три весны назад эти же самые вожди.

Ему ответили:

— Золотого Сокола Степи избранному вождю дарует Круг. И Круг его может забрать обратно. Это была не скрытая ничем угроза. Золотой Сокол уже многие века хранился в скрытом от всех капище в горах, бессменно охраняемый шаманами. Сей знак высшей власти над Степью вручался вождю, который в момент великой опасности имел достаточно мудрости, чтобы объединить рассеянные племена мергейтов и повести их за собой. Ныне Золотой Сокол украшал древко знамени Гурцата. Хаган не собирался расставаться с ним. Ибо только он один (да немногие приближенные) понимал, что беда не минула Степь, а лишь затаилась на недолгое время.

Перед Большим Кругом Гурцат встретил первую волну недоверия. Теперь следовала вторая, еще более ожесточенная.

Вожди племен, удрученных долгой войной, не желали слушать о продолжении походов. К чему воевать с Мельсиной Саккаремской? Много потерь, мало выгоды, как уже случилось год назад в лесах. Да и солнцеликий шад не оскудел воинской силой. А что побережье разорено да Лисий полуостров по-прежнему в руках пучеглазых меорэ… Гурцат ближе всего к границе, пускай и разбирается. И не стоит угрожать мощью своих туменов, составленных из беженцев с берега Великого океана.

— Тогда, — проронил хаган, глядя куда-то вдаль и одновременно на каждого из вождей, — пусть ханы примут у себя, в своих кюрийенах, мужчин и женщин из прибрежных родов. Дадут им земли, пастбища, скот… Это будут доблестные воины, способные лишь обогатить ваши становища. Либо я пойду в поход на полдень, а вы возьмете к себе семьи моих нукеров. Когда вернусь, я возмещу ваши потери…

— Когда он вернется? — снова взвился Борохойн-батор, обращаясь не к хагану, а к вождям. — А если Гурцат не вернется никогда? ТТТяд Мельсины могуч, что для него три тумена? Посмотрите, сколько земель на побережье! Почему бы воинам хагана Гурцата не вернуться обратно и не начать возрождать свои кюрийены? Заодно и засевших на Лисьем полуострове меорэ добьют!..

— Верно! Правильно говорит! Земли чисты! — Сразу несколько ханов подняли свои голоса. Однако Гурцат вытянул руку ладонью вперед, и возбужденные речи стихли. Он еще оставался хаганом, и другие вожди по вековечному закону обязаны были подчиняться.

— Земли чисты? — прищурился Гурцат. В его голосе послышалось раздражение. — Ты, Борохойн, был там? Видел выжженный ковыль? Пересохшие колодцы? Пастбища, превратившиеся в соляные поля, после того как меорэ разрушили каналы водоотводов? Как там жить?

— Прибрежники сами покинули отцовские земли, напугавшись черномазых пришельцев, — сморщился молодой батор. — Пускай сами и выкручиваются. Их женщин я могу принять, но только новыми женами своих нукеров. А то, что ты говорил, — не по закону. В каждом кюрийене мужчина имеет право брать жен из другого становища. Но чужие воины приносят разлад в род. Я сказал!

— Хош! Хош! — поддержали ханы. — Чужаки не нужны!

— Они не чужаки, — внезапно повысил голос хаган. — Они такие же мергейты, как и вы! Разве мергейт когда-нибудь отказывал в помощи соседу?..

И тут хагана перебили. Гурцат понял, что это предвестие близкого конца его власти над Степью. Когда говорит повелитель, никто не вправе вставлять свое слово.

— Замолчите! — Бородатый Эртай поднял руку, будто владыка. Он не замечал пепелящего взгляда Гурцата. — К чему ненужные споры? Помочь — поможем. Дадим скот, дадим войлок и бурдюки с кумысом. Однако людей из других племен не примем. Я приехал сюда говорить с богами. С людьми я уже поговорил… И понял, что хаган перестал быть защитником Степи. Луна, наверное, взошла. Шаманы уже бьют в бубны. Сейчас каждый пойдет разговаривать с Отцом-Небом и Матерью-Землей. А завтра утром Большой Круг решит, нужен ли родам мергейтов хаган. Или Золотого Сокола придется отправить обратно в горы, а хан Гурцат будет волен делать все, что ему заблагорассудится. Хош! Я сказал.

— Хорошо, — неожиданно быстро согласился хозяин юрты. — Вы желаете говорить с богами?

— Да! — горным обвалом скатился общий ответ.

— Боги тоже хотят увидеть вас, — усмехнулся Гурцат. — Ховэр! Пусть нукеры принесут угощение гостям, прежде чем мы пойдем к священному столбу и увидим белого коня!

Большой сотник, незаметно появившийся из полумрака, склонился перед хаганом и произнес:

— Твоя воля. Великий, — воля богов.

Гурцат неслыханно уважил пришедших к нему вождей. Некоторые ханы даже углядели в том подтверждение его покорности Большому Кругу: деревянные чашки были принесены гостям не рабами, как обычно, а нукерами хагана. Да что нукерами! Сотниками! У каждого на шлеме или шапке красовались орлиные перья!

Запенилось в сосудах жирное кобылье молоко, налитое всем из одного бурдюка. Хаган выпил первым — старый обычай: никто не заподозрит хозяина дома в намерении отравить приехавших к нему. Впрочем, Степь уже многие годы не помнила случая любого убытка или поношения, причиненного гостям, — будь то в ханской юрте или жалкой кибитке овцевода.

Молчаливый советник хагана питье не принял. Ему, высокоученому нардарцу, было противно кобылье молоко. Человек просто переводил взгляд с одного гостя на другого да поигрывал каким-то маленьким, неприметным камешком, который перебрасывал из ладони в ладонь. Камень постепенно начинал едва заметно светиться изнутри.

Лишь пригубив угощение, седоволосый Эртай поднял руку.

— Не следует сейчас пить чашу до дна, — надтреснутым голосом сказал хан. И верно: кумыс был пьянящим, перебродившим. — Нашему разуму должно оставаться незамутненным. Хаган. — Эртай повернулся к Гурцату. Последний заметил, что старик не удостоил его при обращении даже кивком. Нет больше хагана. Слова одни… — Пора идти. Ночное светило высоко. Боги не станут ждать смертных.

— Верно, — произнес Гурцат, закрывая глаза. Хаган Степи уже увидел все, что ему требовалось. У входа в юрту замерла неприметная тень — пришел шаман Саийгин. Насторожен. Выжидает. — Нельзя испытывать терпение Заоблачных.

Чужеземный советник Гурцата два раза громко кашлянул и сжал в кулаке свой камешек. Владыка Степи теперь знал, как поступать дальше.

Хаган сделал вид, что желает встать, как-то неловко задел локтем бронзовую подставку со светильником, и лампа, покачнувшись, соскользнула с треноги и упала на белую кошму. Фитилек угас, захлебнувшись в хлынувшем потоке растопленного жира.