Послушная одноклассница

От удивления мама дернула рукой, задев чашку и чуть не разлив чай.

— Денис? Он тебя защищает?

Не хотелось говорить, что возможно эта его защита временна. Но и совсем придумывать тоже не вариант…

— Он и его мама сегодня спасли мой вечер. — Лучше полуправда, чем наглая изворотливость.

— Как они это сделали?

Тревожность мамы вытеснило удивление, которое росло как на дрожжах. Да, лучше так. Эмоция тоже сильная, но, очень надеюсь, не губительно сильная.

И я рассказала маме всё. Как на духу. Даже про коробку. Как на исповеди, честнее, чем в той странной мастерской.

Мама не перебивала, слушала с таким вниманием, что иногда мне становилось не по себе, но я тут же брала себя в руки: так и нужно, это и есть неравнодушие, участливость. И уважение.

Закончила я всё беспристрастным заявлением, что в помощи психолога больше не нуждаюсь.

— Мия, ты уверена?

— Абсолютно! — Я подвинулась ближе к маме, взяла её за руки и, глядя в глаза, сказала очень важные для нас с ней слова. — Я хочу выкарабкаться сама. Сегодня я поняла, что могу.

Мама облегченно улыбнулась, и в уголках её ласковых глаз заблестели слёзы.

— Я всегда с тобой!

И мы обнялись. Уставшие, опустошенные, но абсолютно счастливые.

А я уже знала, что сделаю завтра. Каким оно будет, моё завтра. Не без джокеров, конечно!

44

Думала, моя решимость отпугнёт кошмары, заставит их сжаться, и я наконец спокойно посплю. Но где уж там.

Сначала мне снилось всё и сразу, неразбериха скачет на белиберде, а погоняет их абсурд. Потом стало вырисовываться что-то конкретное.

Темный-темный лес с высокими дубами, совсем молоденькими и столетними, но каждый из них рос высоко, до границы неба. Непроглядный туман, вязкий, густой, можно было схватить и комки налепить. Он обволакивал все дубы и делал их ещё страшнее.

Бреду, не зная дороги, не догадываясь о цели. Кромешная сизо-серая мгла окружала меня со всех сторон. Под ногами витиеватые бугры, коряги, корни, пронзающие землю.

Ощущение безвылазной безнадежности сковало сердце, не отпуская и жаля последнюю надежду на что-то светлое. Одиночество. Туман. Высокие исполины, которым нет дела до меня и моего страха. Они вечные, они не я.

Бреду от ствола к стволу, от бугра к бугру, от корня к корню. Больно падаю на колени, но понимаю, что должна подняться и идти дальше, поэтому поднимаюсь и опять плетусь.

Около одного ствола замечаю что-то светлое, едва выделяющееся очертание. Фигура! Силуэт человека! Тянусь к нему, обхожу ствол со всех сторон, но не могу дотянуться, достать. Ноги уже не чувствуют земли, от усталости забились и онемели. Руки, поцарапанные корой, тоже почти одеревенели.

Вдруг, когда я почти уже сдалась достать ускользающий силуэт, эхом раздалось:

— Простая, простая, ты простая. Не выберешься. Оставайся со мно-о-о-й!

Резко просыпаюсь. Руки и ноги свело, будто я действительно побывала в том страшном лесу. Сердце готово выпрыгнуть из груди и не терпеть больше такую меня.

Касаюсь руками лица, они ледяные, неприятные. Пробегает холодок по телу. На мгновение закрываю глаза, чтобы прийти в себя, оклематься, ещё раз сказать себе, что это всего лишь сон.

Помогает, но не сразу. Совсем не сразу. Шумный свист ещё долго рвется из груди, словно я как минимум марафон века пробежала.

Что за дурной сон!

Тянусь к ночнику, с третьей попытки всё-таки удается попасть в заветную кнопку, и полумрак в комнате рассеивается. А я вижу свои родные углы, знакомые очертания реальности.

Так дело не пойдет. Что я за дохляк такой, мнительный да ещё и впечатлительный. Всё к сердцу, всё к нему предателю такому…

А вдруг это знак? Как тогда?

Я встала с кровати, немного походила по комнате, чтобы размять ноги да и в целом привести себя в порядок. Хаотичная монотонность помогла. Кровь, наверное, наконец обратно вернулась и начала правильно питать мозг, а не абы как, чтоб только инстинкт выживания один из всех и остался.

Посмотрела на часы. Три ночи. Прекрасно, до подъема ещё четыре часа, а, может, и все пять, не к первому же уроку. Ага, а сна теперь ни в одном глазу. Замечательно!

Я пыталась лечь, закрыть глаза, но сон всё равно не шёл. Даже страшный, даже полудрема решила не облегчать мне жизнь. Ну что ж, значит займусь чем-нибудь приятным.

Беру со стола книжку, нужно почитать, отвлечь мысли вымышленным, чужим. Но, как назло, взгляд только и ловит это кошмарное, въедливое слово, во всех его формах ещё. Вот же гадство!

Простая, простой, простые, простоватые, простецкий, простенький, простяк.

Ладно-ладно. Мы ещё посмотрим, кто кого. Вскакиваю с кровати, возвращаю книгу на стол. Нужно найти чистый блокнот или тетрадь какую. Сто лет ничего о чувствах и эмоциях не писала, но сейчас самое оно. Иначе сожрут меня заживо и не подавятся!

Маленький блокнотик отыскался с трудом, но зато был под настроение. Черным-черным, как сама бездна, что смотрит на нас, когда мы смотрим в неё. Смотримся.

Чистая страница, новая, белая, разлинованная. Воплощение самого порядка и определенности, а в голове ворох мыслей и ни одной подходящей, чтобы быть первой на этой белизне.

На глаза попадается та сама «Переписка». Я так и не смогла тогда взять её в руки, дочитать, слишком провокационной она была. Но сейчас не зря из всех мелочей на столе я выхватила именно её.

Открываю и опять вижу странную цитату Шиллера.

И мысль, словно молния, пронзает. Да, она очень подходит, чтобы стать той самой первой. И всё. Поток слов льется, успевай только записывать. Не так ярко и образно, но записываю всё. Всё, что мучило, досаждало, нервировало, испытывало. Всё, что могла вспомнить именно здесь и сейчас.

Уже запястье покалывало от непривычных ощущений, перетрудилось. И пальцы начала неприятно зудеть. Но я всё писала, не могла остановиться.

Когда закончила, выдохнула. Прикрыла глаза, глубоко вдохнула. И решила перечитать.

Мамочки!

Первым порывом было разорвать все листы. Не жалея, наоборот, костеря последними междометиями.

Он. Сплошной Дэн. Почти в каждом предложение.

Как он смог? Когда умудрился пробраться ко мне в голову? Когда его мнение добралось до моего подсознания?