Посвисти для нас

— Ох, извините! Я всего лишь медсестра. Куда мне до профессорской дочки!

— Прекрати!

На голос Эйити обернулась сидевшая сзади парочка, похоже, любовники. Эйити, чтобы скрыть свое замешательство, зажег сигарету, хотя курить ему не хотелось.

— Люди видели, как ты прогуливался с ней в Сибуя.

— В Сибуя? Ах, ты про это? Профессор Ии распорядился, чтобы я вместе с ней купил ему чемодан.

— И ты всегда рад, как дрессированная собачка, выполнить приказ начальства, да?

Эйити разозлился и встал со стула.

— Все! Я ухожу! У меня нет времени здесь рассиживаться. — Он взял со стола счет и направился к кассе. Кэйко пошла за ним. Не обращая на нее внимания, Эйити заплатил за кофе и вышел на улицу.

— Прости меня! — жалобно молила Кэйко. Она часто семенила сзади, не поспевая за его большими шагами. — Я не хотела этого говорить.

— Уже поздно. — Голос Эйити был холоден. — Я больше не желаю тебя видеть. Прощай!

Сигнал светофора на пешеходном переходе сменился с красного на зеленый, и толпа двинулась через улицу. Смешавшись с людьми, Эйити понял, что Кэйко больше не идет за ним.

«Ну вот и все! — пробормотал он про себя. — Однако кто ей разболтал про дочку Старика?»

Он представил лицо дочери профессора Ии — яркое, броское, с белой кожей. Действительно, они познакомились, когда он помог ей выбрать чемодан для Старика, который собирался в Нью-Йорк на медицинский конгресс. По пути из магазина они зашли выпить чаю. Но тогда…

Но тогда, и это тоже правда, Эйити вдруг пришло в голову, что его карьере пойдет на пользу, если он поближе познакомится с дочерью Старика.

Вечером, когда Эйити вернулся домой, родители и сестра уже поужинали и сидели в гостиной за чаем.

— Добро пожаловать! Ты ужинал?

— Я поел в клинике, — резко, как это вошло у него в привычку, бросил Эйити. В ванной он тщательно вымыл руки, прополоскал рот.

Эйити был врачом и поэтому, а скорее из-за того, что у врачей так принято, забота о чистоте приобрела у него почти маниакальный характер.

— Отцу на работе подарили сладости. Хочешь? — предложила мать, видя, что сын собирается прямиком из ванной в свою комнату на втором этаже. Мать и сестра знали, что Эйити в последнее время как-то избегает отца.

— Да, иду.

Эйити вошел в гостиную, и Одзу заметил, что в его волосах еще поблескивают капельки воды. Ему показалось, что сын спал с лица, пока он был в командировке.

— Ночные дежурства много сил забирают, наверное? — желая как-то подладиться под сына, поинтересовался Одзу. Он еще помнил их недавний спор.

— Вот эта штучка очень вкусная. — Юми пыталась как-то связать не вязавшийся разговор между отцом и сыном. — Сладкое очень хорошо, когда человек устал.

Брат ничего не ответил сестре, только положил в рот конфету из коробки, которую принес отец.

— Операции сегодня были?

— Нет.

— Операции выматывают, наверное.

— Зависит от операции, — с безразличием отвечал Эйити.

— Наверное, у вас много онкологии оперируют.

— Не только. Мы же все еще мелкие сошки, поэтому вынуждены заниматься всем подряд.

— Сейчас анестезия получила большое развитие, пациентам стало гораздо легче. А когда я был в армии, прошла неделя, как прибыл в часть, у нас был парень, мой одногодок, ему вырезали аппендицит. В армии тогда анестезией не заморачивались, могу представить, как было больно, когда его резали.

Эйити ничего не отвечал, уткнувшись глазами в вечернюю газету. Опять эти беседы про войну? Отец по любому поводу вспоминает «наше время». Как будто кроме того времени у него другой жизни не было. У Эйити эти разговоры всегда вызывали неприязненное чувство.

— И вообще, в то время и лекарств-то почти не было, — поддакнула Нобуко, пытаясь как-то наладить разговор.

Эйити молчал, и Одзу переключился в своих мыслях на другое. «Да уж, в армии нас били каждый день, и чувство боли со временем как-то притупилось. Нынешняя молодежь не знает, что такое терпеть».

В коридоре зазвонил телефон.

— Опять! — Юми встревоженно поднялась со своего места. — Сколько можно! Снимаю трубку — никто не отвечает. Зачем они это делают?

— Значит, ты не представляешь, кто бы это мог быть? — с тревогой проговорила мать. — Извращенец какой-то…

— Да уж!

«Может статься, это Кэйко звонит, чтобы мне досадить, — подумал Эйити. — Навязчивая особа, от нее всего можно ожидать».

Как ни скрывал я… ^[18]

Война охватила Европу, когда Одзу и Хирамэ перешли в десятый класс. Она больше не ограничивалась сражениями между Японией и Китаем.

В классе А многие вдруг собрались держать экзамены в морскую кадетскую школу и пехотное военное училище. По окончании десятого класса можно было поступать в старшую школу.

Конечно, Одзу и Хирамэ не было дела до этих поступлений и суеты, которую разводил класс А.

— Мы все равно никуда не поступим — ни в пехотное, ни в морскую школу.

Они бросили мысль не только о военных училищах, но и о серьезной старшей школе. Учителя тоже не питали особых надежд на то, что из отстающих подопечных выйдет какой-то толк.

— Попытайтесь хотя бы перейти в следующий класс. Никто не говорит о том, чтобы вы поступили в первоклассную старшую школу. Даже обычная вряд ли вам по зубам. Идите в частный колледж, соответствующий вашим способностям. Лучше быть клювом петуха, чем хвостом быка, — ворчали учителя, в тоне которых смирение с неизбежностью смешивалось с утешением. Особый взгляд на подчиненных был у инструктора по военной подготовке и приписанного к школе офицера.

— Сейчас, когда настал критический момент, — начал инструктор Бегемот, выстроив в шеренгу Одзу, Хирамэ и других мальчишек из класса С, — слюнтяи вроде вас — это человеческие отходы! Многие парни из класса А думают о том, чтобы сменить школу, о которой они мечтали, и стать пехотными и морскими офицерами. Вам такое даже в голову не приходит. Вместо этого вы день за днем шатаетесь без дела, валяете дурака. Дармоеды, вот вы кто!

Он часто отпускал в адрес учеников подобные «комплименты».