Посвисти для нас

— Ты еще не засыпаешь? — Две подруги Айко, сидевшие у изголовья, внимательно посмотрели на нее.

— Пока нет. — Она моргала с натянутой улыбкой. — Вчера было очень забавно. Пришел анестезиолог, молодой доктор, и стал меня осматривать…

— И что?

— И с таким серьезным видом спрашивает: «Сколько вы выпиваете?»

— Я слышала, на пьющих анестезия плохо действует.

Айко кивнула:

— Вот на меня она сразу должна была подействовать… а пока нет.

— Я думаю, это не анестезия. Настоящую тебе дадут в операционной. Ты хорошо спала?

— Да… Мне приснилась школа.

Айко стала вспоминать с подругами, как они учились в женской гимназии Конан.

— Помните нашу старенькую электричку? Мы ездили вместе с мальчишками из Нады. От них потом все время пахло…

— Интересно, что со всеми стало? Все, наверное, замуж вышли, детей нарожали.

— А эти мальчишки все время за нами бегали.

— Точно. Но ничего толком сказать не могли.

— А если мы им что-то говорили, они делались красные как раки и вообще ничего не могли сказать. Такие наивные были школьники, да?

— С нынешними не сравнить. Взять моего сына. Он с девчонками может часами болтать и на родителей внимания не обращает, даже если мы рядом сидим!

— Я засыпаю.

Айко прикрыла глаза, а ее подруги, отойдя к окну, смотрели на небо. День выдался облачный, вдали едва слышно гудели машины и грузовики.

— Жаль, что она не сходила на могилу мужа. Я ей об этом сказала, — прошептала одна подружка другой.

— Мне не нравятся все эти строгости, которые они тут завели. Уж это-то могли ей позволить.

— Правда.

В коридоре послышались шаги. Сестра, которая давала Айко снотворное, вместе с другой сестрой закатила в палату кровать на колесиках.

— Ну что же, Нагаяма-сан! Едем в операционную, — сказала сестра, встав у изголовья Айко. — Расслабьтесь. Сейчас мы вас переложим на эту кровать.

Айко улыбнулась подругам:

— Скоро увидимся.

— Держись! Мы тебя подождем здесь, в палате. Тебе что-нибудь нужно?

— Ничего, — сказала Айко, но, посмотрев на стоящие на полу горшки с цветами, добавила: — Не польете мои цветы?

В операционной шумела вода. С пола смывали пыль и кровь от предыдущей операции. На стеклянном столике медсестры в голубом хирургическом блузоне и большой маской на лице тупо позвякивали скальпели и пинцеты.

— Не волнуйтесь, пожалуйста, — обратился к Айко уже знакомый ей анестезиолог. — Сейчас вы уснете. А когда проснетесь, операция уже закончится. — Он попросил пациентку начать считать.

— Раз. Два. Три, — бормотала Айко еле слышным вялым голосом. Она быстро погрузилась в глубокий сон.

В операционной вновь наступила тишина. Шум воды, в которой отражался свет астральных ламп, лишь подчеркивал повисшее в помещении безмолвие.

Минут через десять появились завотделением Утида, главный хирург, и два ассистента — Курихара и Эйити. На них были белые халаты, одетые поверх резиновых фартуков, и сандалии. Сестра натянула им на руки стерилизованные перчатки, и они встали в ряд перед погруженной в наркоз пациенткой.

— Ну вот, — негромко проговорил завотделением, — начинаем операцию. Все готовы?

— Тонометр, внутривенные катетеры установлены, — отрапортовал Эйити.

Сестра захватила пинцетом ватный тампон, пропитанный настойкой йода, и, не говоря ни слова, провела им по телу Айко.

— Скальпель.

Взяв в правую руку в перчатке электрический скальпель, Утида слегка наклонился вперед. Послышался свистяще-шипящий звук. Вдруг открылась полоска белого жира, и в тот же миг Эйити увидел, как струей ударила темная кровь. Громко крякнув, Курихара перехватил зажимами кровеносные сосуды, а Эйити перетянул их шелковыми нитками.

Иглу внутривенного катетера вставили в вену на ноге Айко, и по резиновой трубке в ее тело стала поступать жидкость, содержащая стимуляторы сердечной деятельности, витамины и адреналин.

— Давление?

— В порядке.

Утида уже разрезал мечевидный отросток грудины и остановил скальпель чуть левее пупочной впадины. Потом вскрыл брюшину.

— Давление, сердце?

— В норме.

Небо затянули облака. В больнице амбулаторные пациенты с утомленным выражением на лицах, как обычно, сидели в ожидании своей очереди; слышались детские голоса, плач младенцев. В палате Айко две ее подруги тихими голосами продолжали переливать из пустого в порожнее.

— И вот он стал тонуть. Этот парень из Нады…

— Он что, плавать не умел?

— Вроде не умел. Такой переполох поднялся… А он, похоже, в самом деле ее любил…

— Разве он не знал, что у Айко уже был жених?

— Кто его знает. И вообще, она почти ничего о нем не знала.

— Ну да. Ребята из Нады тогда были такие…

Она посмотрела на часы на запястье.

— Еще и двух часов не прошло.

Авторучка

Прошло полгода, как кончилась война.

Одзу вернулся в Японию, переплыв то самое черное море, которое видел сквозь сетку дождя, когда его отправили на фронт. Грязный, видавший виды грузовой транспорт был под завязку набит японскими солдатами с такими же, как у Одзу, удрученными лицами, на которых после того, как всех лишили оружия и сорвали знаки отличия с воротников, уже не осталось ни чести, ни достоинства. Изможденные солдаты сидели на палубе, обхватив руками колени.

Этим людям еще повезло, что их взяли в плен войска коммунистического Китая. Жившие с ними в одних казармах солдаты, которых отправили на север Маньчжурии, были захвачены Советской армией и отправлены в Сибирь.

Шел дождь, когда они прибыли в Майдзуру^[38]. После проверки в бюро по репатриации солдат посадили в вагоны, больше подходившие для перевозки скота, и отправили по домам.

Во все стороны тянулись выжженные пустоши. Эшелон, в который солдаты набились как сельди в бочку, с тупым скрежетом остановился на вокзале. Взгляду приехавших открылись сгоревшие руины и фигуры мужчин и женщин с вещевыми мешками за спинами.

— Никогда не думал, что до такого дойдет, — прошептал Одзу его приятель, готовый смеяться и плакать одновременно.