Потерянный дневник дона Хуана

Она вздрогнула и обернулась.

— Поступок, достойный настоящего мужчины: рубить шпагой то, что можно просто взять.

В ее голосе едва ли присутствовала благодарность. Она небрежно бросила ветку с фигой на разделяющий нас подоконник.

— Но вы не могли до нее дотянуться.

— Я вовсе не нуждалась в вашей помощи.

— Приношу свои извинения. Я просто пытался завоевать ваше расположение и искал повода заговорить с вами.

— Я не настолько безрассудна, чтобы прилюдно беседовать с вами, — сказала она, глядя в сад, где за каждым кустом могли притаиться любопытные уши.

— Тогда давайте поговорим без свидетелей. — Я жестом пригласил ее пройти в комнату для сиесты.

— С таким человеком, как вы, я вообще не стану разговаривать.

— И каков же я, по-вашему?

Она молча отвернулась, и я ответил вместо нее:

— Разве не одни и те же страсти живут в сердце каждого сына Адама, будь они скрытыми, как у Авеля, или явными, как у Каина?

— Не у каждого человека репутация, подобная вашей.

— Репутация или слухи? — возразил я.

— Какая разница? — В ее тоне прозвучало полное безразличие.

— То, что люди рассказывают обо мне, иногда бывает правдой, а иногда… почти правдой.

Помимо воли она улыбнулась. Однако через мгновение выражение лица ее вновь сделалось строгим, и я понял, что для обольщения мне нужно избрать другой подход.

— Мне жаль, вчера я вынужден был вмешаться.

— Вы нажили врага в лице моего отца.

— Я пытался подружиться с его дочерью.

— Напрасно старались. Меня не интересуют ваши игры галантедоров.

— Вы правы, донья Анна, это действительно игра. Но игра честная и наиболее приятная из всех доступных развлечений.

Она повернулась ко мне спиной, однако не уходила.

— А по-моему, вы просто боитесь.

— Неправда, я не боюсь ни вас, ни вашей игры.

Она снова повернулась ко мне лицом, потому что гордость не позволяла оставить мои слова без ответа.

— На вашем месте я бы испугался.

— Равнодушие и страх — не одно и то же.

— Вы сказали «равнодушие»? Неужели вчера на невольничьем рынке я неправильно истолковал ваш взгляд?

— Неправильно, если вы приняли его за проявление интереса.

— У меня было такое чувство, будто вы заглянули мне прямо в душу.

— Просто мне было любопытно.

— Любопытно что?

— Любопытно узнать, что за человек может выбрать такую жизнь.

— Человек, который боготворит женщин.

— Идолопоклонник?

— Возможно. По крайней мере, так говорят священники.

— Что ж, меня не интересуют те, кто поклоняются идолу. Я бы предпочла связать судьбу с человеком, который поклоняется любви.

— Но страсть является проявлением любви, разве не так?

— Вот какова ваша страсть, — она кивнула в сторону стены, на которой, в числе других, была изображена сцена обольщения Леды. — Страсть галантедора — всего лишь похоть.

Зевс, принявший обличье огромного лебедя, не уступающего ростом прекрасной спартанке, держал Леду за шею своим клювом, раздвигал лапами ее бедра и хлопал крыльями по ее обнаженной спине. Взгляд Леды был обращен вниз, и по ее лицу невозможно было понять, доставляет ли ей удовольствие этот союз.

Я был удивлен тем, что донья Анна не смутилась и не покраснела при виде панно с изображением плотских утех, которое маркиз привез в Испанию тайком, в обход инквизиции.

— Вас не смущает языческое искусство? — спросил я с любопытством.

— Я выросла на гасиенде и хорошо знаю повадки животных.

Должно быть, устав от жары, она опустилась на подоконник рядом со мной. При этом я оставался внутри комнаты, а донья Анна продолжала скромно глядеть в сад. Мне эта ситуация показалась забавной, и я продолжил свое наступление:

— Вы не допускаете мысли о том, что существует истинная страсть, а не просто похоть? Взгляните сюда.

Я показал на скульптуру обнаженной Афродиты, возлежащей на софе. Сама поза греческой богини, прикрывшей глаза и откинувшей голову, говорила о плотском удовлетворении.

— Это не более чем мечты, — возразила донья Анна. — Истинная страсть, о которой вы говорите, возможна только в браке, потому что страсть без любви остается всего лишь похотью — алчной и бесплодной.

Она вскинула подбородок, как бы ставя последнюю точку в нашем споре, который закончился ее безоговорочной победой. Мы немного посидели в интимной тишине. Я взял ветку, лежащую между нами на подоконнике, и сорвал фигу. Фрукт легко скользнул в мою ладонь, и, припомнив слова маркиза, я подивился сам себе. Что мешает мне встать и уйти наверх к какой-нибудь даме, чье желание вполне созрело и готово упасть в мои руки? Я снял зеленую кожицу, обнажив влажную розовую мякоть. Плод распался на две половинки, одну из которых я предложил донье Анне. Но девушка отвернулась.

— Для юной девушки вы неплохо осведомлены о премудростях любви…

Я разломил нежную мякоть и медленно приблизил ее ко рту. Она обиженно фыркнула и встала.

— Да будет вам известно, дон Хуан, что есть человек, который однажды рисковал ради меня своей жизнью. Вы же не рискуете ничем, кроме собственного тщеславия.

— Вероятно, то был какой-нибудь странствующий рыцарь в маске?

Эти слова вырвались у меня помимо воли. Судя по испуганному удивлению, отразившемуся на ее лице, они прозвучали для нее как гром небесный. Я принялся лихорадочно соображать, как исправить положение, когда со стороны тропинки вдруг послышались шаги. Я притаился в простенке.

— Ваш отец побьет меня кнутом, если узнает… Он и так уже что-то подозревает, — сказала дуэнья.

Я заметил, как донья Анна бросила в мою сторону тревожный взгляд.

— Мой отец всегда что-нибудь подозревает. И совершенно напрасно, ведь я никогда не ослушаюсь его.

— Командор как раз обсуждал с маркизом ваше замужество.

При упоминании о ее замужестве мое сердце упало.

Собственное смятение показалось мне странным, поскольку брачные узы никогда не представляли для меня никакого препятствия. И даже наоборот: те женщины, которые успели разочароваться в семейной жизни, с большей легкостью открывали передо мною двери своих спален. Что же касается доньи Анны, то я желал обладать ею немедленно.