Повелитель прошлого

– Поздравляю! – не удержался я от иронического замечания. Меня всегда забавляли обветшалые титулы и апломб мальчиков-мажоров. – Только что вам это дает в настоящем?

– Ничего, кроме обязанностей, связанных с родовым проклятием, – сокрушенно вздохнул фон Рабенхорст. – Мой дед после Февральской революции сумел через Финляндию выехать в Швецию вместе со своим старшим сыном. А младший сын – мой отец, – в тот момент был серьезно болен, и дед не рискнул брать с собой тяжелобольного ребенка, оставив его на попечение близкого друга. К сожалению, близкий друг был расстрелян большевиками, и отец оказался на улице в компании таких же, как он, сирот-беспризорников. Когда отца оформляли в детский дом, ему хватило ума сказать, что родителей он не помнит, а фамилия его Адуров. Он благополучно умер своей смертью в 1972 году, успев повоевать летчиком на Халхин-Голе и в Великую Отечественную войну. Полковник авиации, кавалер множества орденов.

– Это он рассказал вам историю рода? – задал я вопрос, казавшийся мне риторическим. Но получил совсем неожиданный ответ.

– Нет, совсем не так. Когда мне было одиннадцать лет, то началась война. Тогда мой отец служил в Литве. Так случилось, что пятнадцатого июня 1941 года он уехал в служебную командировку. А 22 июня на аэродром и городок летчиков обрушились бомбы. Моя мать погибла во время бомбежки, и я остался один. Эвакуации как таковой не было, и я начал скитаться по оккупированной фашистами территории. В конце концов меня задержал патруль полевой полиции и, приняв меня за партизанского разведчика, передал в местное отделение нацистской Службы Безопасности – СД, выполнявшей на оккупированных территориях Советского Союза функции тайной полиции, – которые на территории Германии выполняло гестапо. Я думал, что не выберусь живым из лап настырных следователей, но меня вдруг на неделю оставили в покое и даже начали очень прилично кормить. А затем в один прекрасный день меня привели из тюрьмы в дом, где отмыли, одели в чистую одежду и накормили таким вкусным обедом, какого я не ел за всю свою жизнь. Когда я пообедал, меня отвели в кабинет, в котором сидел офицер в форме СС. К этому времени я уже начал разбираться в знаках отличия гитлеровцев и понял, что это не офицер СД: у него не было на рукаве ромбика с буквами СД. Но вот форма была эсэсовская: ее я уже умел отличать от армейской. «Тебя зовут Владимир Адуров?» – обратился ко мне офицер по-немецки. Я хорошо знал немецкий: не то чтобы прилежно изучал язык в школе, просто отец знал немецкий в совершенстве и меня натаскивал. Я ответил утвердительно так же по-немецки, и офицер ласково улыбнулся мне. Он принялся выспрашивать меня про родных, и я сам, не знаю почему, выложил ему все, даже то, что мой отец – летчик-орденоносец и сейчас сражается против германской армии. «Очень хорошо! Твой отец – боевой офицер, это очень достойно!» – удовлетворенно констатировал офицер и после этого назвал подлинную мою фамилию и поведал историю моего рода. Офицер оказался братом моего отца, моим дядей, графом фон Рабенхорст, – а также СС-штурмбаннфюрером и личным представителем СС-рейхсфюрера Гиммлера при штабе рейхсминистра Розенберга.

– Ни фига себе! – не удержался я от комментария. – Ну и родственнички у вас!

– Дядя занимался розысками исторических реликвий для некоего исследовательского института в Германии. Только после войны я узнал, что исследовательская организация называлась «Аненэрбе» – «Наследие предков», а исторические реликвии, интересовавшие дядю, некогда использовались для колдовских обрядов и мистических ритуалов. Зато в отношении меня дядя планов не скрывал: он не собирался отдавать меня в гитлерюгенд, чтобы воспитать стойкого бойца фюрера, а планировал использовать меня в соответствии с традициями рода – отправить в монастырь, где из меня сделают настоящего католика, способного отмолить перед господом дядюшкины грехи. Вот так!

Фон Рабенхорст сделал паузу, придавив горькие воспоминания «Гиннессом», затем продолжил:

– Я стал носить имя Вольфганг фон Рабенхорст и под этим именем был определен послушником в католический монастырь Северной Италии. Там я и встретил конец войны. Скажу честно: меня не прельщало быть монахом, и я сбежал из монастыря, воспользовавшись случаем. Однако вскоре я туда вернулся: попав в Австрию, я рассказал первому же встречному советскому офицеру о своем происхождении и оказался в лагере для перемещенных лиц. Так я вернулся к отцу. Я не стал рассказывать ему о встрече с дядей: советскому офицеру могла серьезно навредить родственная связь с бывшим эсэсовским офицером. К этому времени отец женился во второй раз, и у меня появилась маленькая сестренка – очаровательное создание. К несчастью, она скончалась, не дожив и до пяти лет. Следующего ребенка ожидала та же самая судьба: мой маленький братик умер в возрасте четырех лет. Я понял: проклятие продолжает действовать. Но что мне делать? И однажды утром я вдруг проснулся с четким осознанием плана действий. Шел 1965 год, я был лучшим выпускником моего курса Института иностранных языков. Меня отправили на стажировку в Германскую Демократическую Республику. Остальное было делом техники и моей личной решимости: однажды я пересек границу между Восточным и Западным Берлином. Об этом была шумиха в прессе: этнический немец, советский специалист, выбрал свою историческую родину и свободу. На самом деле мне было наплевать и на так называемую историческую родину – поскольку мой отец считал себя русским, и я считал точно так же – и на так называемую свободу. Перебравшись в Баварию, я с удивлением узнал, что мой дядя не только унаследовал родовой замок графов фон Нойбург-Рабенхорст – в связи с пресечением главной ветви рода, – но еще и в 1944 году женился. Детей от этого брака не было, в 1945 году дядя бесследно исчез, и вдова, отличавшаяся крайней набожностью, проживала в родовом замке фон Рабенхорстов вплоть до своей смерти в 1965 году. После ее смерти обнаружилось дядино завещание, в котором он назначал единственным своим наследником меня. К завещанию было приложено письмо, которое должен был прочитать только я. И вот оказывается, все три года после смерти дядиной жены меня упорно искали по всей Европе. Мне удалось доказать, что я и есть тот самый Вольфганг фон Рабенхорст, которому дядя завещал свое имущество и родовой замок: соответствующие бумаги обнаружились в том самом монастыре, куда дядя сдал меня в качестве послушника. Предусмотрев возможность моего побега, дядя приложил к моим документам отпечатки моих пальцев, чтобы полиции было проще искать беглеца. Вот таким неожиданным образом мне сравнительно легко удалось удостоверить свою личность и стать владельцем замка фон Рабенхорстов и поместья, приносящего стабильный доход.

– Поздравляю вас, – сказал я без тени иронии. Прямо роман с хеппи-эндом какой-то!

– Не торопитесь с поздравлениями, – мрачно отозвался фон Рабенхорст. – Я тоже вначале обрадовался. Я думал, что если передам замок и поместье в собственность монастыря, то возносимые благодарными монахами молитвы снимут проклятие с нашего рода. Но когда я вскрыл письмо, оставленное дядей, то моя искренняя радость сменилась глубокой печалью. Дядя писал, что есть единственный шанс снять проклятие с нашего рода. Причиной проклятия стало не зеркальное возвращение негативной энергии, обрушенной когда-то графиней-колдуньей на Габсбургов: оно просто инициировало процесс. Причиной были осуществлявшиеся в нашем роду из поколения в поколение магические практики. Для того чтобы нейтрализовать их воздействие, по мнению дяди, было необходимо собрать как можно больше магических артефактов в крипте замковой часовни. Как полагал дядя, каждый магический артефакт является мощнейшим генератором негативной энергии. Если их собрать вместе, то они будут нейтрализовывать проклятие рода, сконцентрированное вокруг останков наших предков, похороненных в замковой крипте. И чем больше будет этих артефактов, тем меньше будет оказывать влияние проклятие на наш род.

– Вы действительно верите в это? – удивился я. – Честно говоря, я не поверил бы ни одному слову вашего дяди.

– Вначале я тоже не поверил, – признался фон Рабенхорст. – Но собирание мистических артефактов увлекло меня, и я стал тратить все свои деньги на их поиски. Так случилось, что однажды я встретил женщину, которую полюбил всей душой. Я хотел, чтобы она стала моей женой и матерью моих детей. И мне даже не хотелось жить, если этого не произойдет. Я спустился в крипту и пересчитал артефакты. Их было ровно семь, и я принял это за знак свыше. Я женился на своей избраннице, она родила мне троих замечательных детей. Я с мучительным волнением наблюдал за тем, как они растут. И лишь когда я выдал старшую дочь замуж, и она благополучно родила внука, то я убедился: да, дядя был прав – проклятие отступило! И после этого я стал охотиться за магическими артефактами лишь с одной целью: убрать их из этого мира как источники зла.

– А вам не приходило в голову, что все это проклятие – всего лишь древнее суеверие? – поинтересовался я. – Люди выдумали себе предрассудки и упорно следовали им, игнорируя все то, что их опровергало, и выпячивая то, что их вроде бы подтверждало.

– Не буду спорить, – вздохнул фон Рабенхорст. – Дай бог, чтобы вы были правы. Но я продолжу изымать проклятые мистические штучки из оборота, поскольку они являются безусловным злом.

– И сейчас на очереди статуя Спартака?

– Да.

– Кстати, а откуда вы узнали про мистические свойства статуи? – спросил я.

– Это все дядя постарался. Он составил целый реестр магических артефактов и предположительное их местонахождение. Во время работы в «Аненэрбе» у него для этого были все возможности: благодаря авторитету СС-рейхсфюрера, покровительствовавшего своему детищу «Аненэрбе», все европейские архивы открывались перед дядей как по мановению волшебной палочки. Такие были времена.

– Все ясно, – сказал я, покончив с восхитительным «Шатобрианом» и запив его остатками «Гиннесса». – Полагаю, можно приступить к обсуждению условий сделки.

– Раз вы владелец статуи, то вы их и выдвигайте, – предложил фон Рабенхорст. – Кстати, – еще «Гиннесса»? Или «Джемисона»? Ведь я угощаю.

– Нет, достаточно, – отказался я. – Жадность есть мать всех пороков. Итак, мои условия просты: вы помогаете мне выручить Александра Гардина из того незавидного положения, в котором он оказался, а я после этого передаю статую в полное ваше распоряжение. Я буду только рад избавить Отечество от столь опасного антиквариата. Но транспортировка статуи за пределы России – это ваша проблема.

– Договорились! – без колебаний протянул мне руку фон Рабенхорст. Мы обменялись рукопожатием, и тут вдруг, задержав мою ладонь в своей, фон Рабенхорст сказал, глядя мне в глаза:

– Единственное уточнение: я обещаю снять с Гардина проклятие Хранителя статуи, но не обещаю, что он снова попадет в Наш мир. Это вряд ли возможно. Но вот помочь ему покинуть Пограничную зону я смогу. Если, как вы утверждаете, Гардин никого еще не провел через статую в качестве Хранителя, то есть шанс освободить его без жертв. Но в Наш мир ему вряд ли удастся попасть. Так пойдет?

– А у меня есть выбор? – криво усмехнулся я. Выбора, на мой взгляд, не было.

– Значит, сделка заключена. Теперь остались технические вопросы. Ваша задача – привезти статую в то место, где мне никто не помешает работать. Договориться с Протасовым придется вам самому: в этой стране я не располагаю связями, достаточными для того, чтобы состязаться с олигархом.

– Я уверен, что договорюсь с ним в самое ближайшее время, – уверенно заявил я. Хотя на самом деле совсем не испытывал подобной уверенности.