Повелитель войн Кор
Шрифт:
Она неопределенно пожала плечами:
— Если тебе удастся настоять и если Маннинг даст добро. Но будет ли эта идея плодотворной? Я имею в виду прямой контакт с существом другой расы?
Честно признаться, теперь, когда появилась реальная перспектива опробовать идею на практике, он и сам не был в этом уверен. Поэтому он ответил неопределенно:
— Чтобы узнать это, надо попробовать.
Мара опустила глаза и стала раскручивать свой стакан с напитком, любуясь, как маленькие красные пятна образуются внутри стакана и поднимаются на поверхность. Повисло задумчивое молчание.
— Покайся,
Райнасон снова сел на стул.
— Не кричи. У меня и так болит голова.
Мальхомм взял стул, который освободил Маннинг, и тяжело опустился в него. Затем, установив свой плакат с написанными от руки буквами на краю стола, он наклонился вперед, размахивая своим толстым пальцем.
— Вижу, Ли, ты имеешь дело с людьми, которые поработят все чистое в твоем сердце, — прорычал он, но Райнасон заметил смех в его глазах.
— Маннинг? — кивнул он. — Он поработит каждое чистое сердце на всей этой планете, если только ему удастся найти такое. И я полагаю, что он уже поработал в этом направлении с Марой.
Мальхомм повернулся к ней и выпрямился, бесцеремонно рассматривая ее оценивающим взглядом. Мара спокойно встретила его наглый взгляд, подняв брови как бы в ожидании его приговора.
Мальхомм покачал головой:
— Если она чиста, тогда это грех, — высказал он свое заключение. — Трижды проклятый грех, Ли. Я когда-нибудь просвещал тебя насчет двуликого Януса, который одновременно является и добром, и злом?
— Да, и притом не один раз, — ответил Райнасон.
Мальхомм пожал плечами и снова повернулся к девушке:
— Тем не менее, я с удовольствием приветствую вас.
— Мара, это — Ренэ Мальхомм, — сказал Райнасон вымученным голосом. — Он считает, что мы друзья, и я боюсь, что он прав.
Мальхомм склонил свою косматую голову.
— Моя фамилия на старофранцузском земном языке означает «плохой человек». У моей семьи длинная и бесчестная история, но самые древние мои предки, к которым я смог добраться по генеалогическому древу, носили эту же фамилию. Оказалось, что в том мире было слишком много Бэйкеров, Смитов, Карпентеров и Пристов — как раз самое время для Мальхоммов. А мое первое имя произносилось раньше «Рэ-нэй», но языковая реформа упразднила все различия в акцентах земных языков.
— С учетом прошлого ваших предков, — улыбнулась Мара, — следует признать, что здесь вы в подходящей компании.
— Хм, подходящая компания! — прокричал Мальхомм. — Я никогда не искал подходящую компанию! Моя работа, мое предназначение всегда влекли меня туда, где сердца самые черные-пречерные, где есть нужда в покаянии и в искуплении — вот почему я попал на Край.
— Вы религиозны? — спросила она.
— А кто действительно религиозен в наши дни? — вопросом на вопрос ответил Мальхомм, пожимая плечами. — Религия — наше прошлое, она мертва.
Ее практически забыли, и имя Бога можно сейчас услышать разве что во гневе. Прокляни тебя Бог! — кричат массы. Вот это и есть наша современная религия.
— Ренэ путешествует, разглагольствуя о грехе, — объяснил
Райнасон, — получая таким образом пожертвования, которые расходует на выпивку.Мальхомм улыбнулся:
— Ах, Ли, ты так близорук. Я неверующий, черный мошенник, но по крайней мере у меня есть призвание. Наши научные открытия уничтожили религию; мы забрались в небеса и не нашли там Бога. Но наука, кстати, и не опровергла Его, и люди забывают об этом. Я разговариваю голосом давно позабытого; я напоминаю людям о Боге, чтобы уравновесить весы. — Он прервал свою длинную тираду, чтобы схватить руку официанта и заказать выпивку, затем повернулся к ним. — Ничто не говорит о том, что я должен верить в религию. Если бы в этом действительно была необходимость, то тогда не было бы никакой необходимости проповедовать ее.
— Тебе приходилось проповедовать хирлайцам? — спросил Райнасон.
— Восхитительная идея! — воскликнул Мальхомм. — А что, у них есть душа?
— По крайней мере, у них есть свой бог. Или во всяком случае, был когда-то. Этого типа, который был их богом, сущим, знанием и чем-то еще другим, причем все эти роли исполнялись одновременно, звали Кор.
— Возвращаемся к Кору! — воскликнул Мальхомм. — Возможно, это и будет моим следующим призванием.
— А в чем заключается ваше призвание сейчас? — спросила его Мара, заставив себя улыбнуться. — Кроме, разумеется, вашей учебы на протяжении всей жизни и участия во грехе?
Мальхомм вздохнул; когда принесли выпивку, он распрямился и, порывшись в привязанной к поясу суме, извлек оттуда монету и бросил ее официанту.
— Верьте или нет, но у меня есть призвание, — ответил он, и на этот раз его голос был тихим и серьезным. — Я не просто бродяга и бездельник.
— А кто же?
— Я шпион, — сказал он, поднял свой стакан и немедленно выпил.
Мара снова улыбнулась, но он не ответил ей тем же. Он подался вперед и повернулся к Райнасону:
— Маннинг усиленно вентилирует вопрос о своем назначении на должность губернатора, — сказал он. — Возможно, ты знаешь об этом.
Райнасон кивнул. Головная боль, которую он ожидал, уже началась.
— Знаешь ли ты о том, что он подкупает здесь людей, которые должны поддержать его в том случае, если будет назначен кто-то другой? — Он бросил быстрый взгляд на Мару. — Я кручусь целыми днями среди людей, разговариваю, и многое слышу. Маннинг добьется-таки власти, так или иначе, если его не остановить.
— Подкуп людей не представляет собой ничего нового, — сказал Райнасон. — К тому же, разве есть кто-нибудь получше на этой планете?
Мальхомм покачал головой:
— Не знаю; иногда я просто разочаровываюсь в человеческой расе.
Маннинг по крайней мере имеет в себе хоть какие-то культурные зачатки — но тем не менее, на самом деле он еще более порочен, чем кажется. Если он получит здесь власть…
— Это будет не хуже, чем на любой другой планете такого типа, — закончил за него Райнасон.
— За исключением, возможно, одного момента — хирлайцев. Я ничего не имею против того, чтобы люди убивали друг друга… Это их собственное дело. Но если только здесь не встанет у власти кто-либо получше Маннинга, хирлайцам придет конец. Люди здесь уже начинают поговаривать… они их боятся.