Повесть о падающих яблоках

…вышла на кухню, и к окну – а там темно. Четыре часа утра… Не мешало бы поспать хоть пару часиков, – день предстоит хлопотный.

Она задремала, когда за окном начало сереть, и в этом сереющем утреннем мареве вдруг появился он, человек из дома напротив.

– Ой, а что же вы…

– Нет-нет, – теперь и глаза его улыбались, – я не хотел вас пугать, так вышло. А свет в окне будет гореть – это я вам обещаю. Я позаботился об этом, просто сегодня оплошал немного.

Лана облегчённо вздохнула, и сразу пропала тревога.

– Спите спокойно и… прощайте… А ваш Ростик вырастет замечательным человеком, вот увидите.

Проснулась Лана, когда уже совсем рассвело. Начало восьмого… Если сейчас Ростиков: большого и маленького, не разбудить, то они обязательно опоздают: большой – на работу, а маленький – в школу.

Странный сон вспомнился только у подъезда, – там стояла «скорая».

А по наружной лестнице из дома напротив четыре здоровенных мужика-санитара выносили носилки. Накрытое белой простынёй тело… Тело, конечно же.

И тревога, обернувшись страшной догадкой, сжала сердце цепкими, холодными лапами, сжала до боли… Значит, это был не сон, – он приходил прощаться. А ведь я даже не знала его имени.

Вечером, когда Ростики угомонились, Лана подошла к окну: ярко светящийся квадрат в доме напротив словно подмигивал ей: «Всё в порядке, не беспокойся. Зажги свет и ты, и пусть свет в твоём окне станет светом надежды для кого-то.»

А Город-Остров плыл и плыл в океане Времени, навстречу неизвестности, и попутные ветра пели в его парусах, и всё больше светящихся окон становилось в Городе, словно люди вдруг поняли как это важно, – видеть свет в окне напротив.

Оглавление

Улица Трамонтан

Две недели отпуска в середине сентября свалились на меня неожиданно.

Нужно было уезжать – это понятно, отпуск дома – тоска зелёная, но вот вопрос: куда?

Моя кузина Катя, даже не дослушав стенания на эту тему, выпалила: «Что за вопрос, в Крым, конечно, куда же ещё! Поезжай наугад, – в незнакомое место, снимешь там какое-нибудь жильё. Ты никого не знаешь – тебя никто не знает. Вот это настоящий отдых! Только, чтобы море было близко-близко…»

Так я и сделала. Взяла билет на ночной поезд и вышла утром в маленьком крымском городе L.

Пыльные, пятнистые, с заборами увитыми виноградом, с кустами кизила и золотоглазой алычи, с серебристыми струйками олив, улочки тихого городка показались мне давным-давно знакомыми, как и огромная синяя гора, видневшаяся вдалеке.

Прежде чем отправиться на поиски жилья, я заглянула в магазин на привокзальной площади, где рядом с обычной минералкой в пластиковых бутылках, продавались странные вещи. Обрывки рыбацких сетей, маленькие и большие парусники, раковины, морская галька, бутылки, наполненные ракушками и морским песком…

Здесь же можно было отправить бутылочную почту – во всяком случае, так гласило объявление: «Напишите письмо, и оно будет доставлено в любую страну, в любое время, в любой век!».

Рядом лежала стопка желтоватой бумаги, похожей на пергамент, спички и красно-коричневая палочка сургуча.

Я решила сыграть в эту нехитрую игру и написала несколько слов Кате, которая со своим многочисленным семейством: две кошки, две собаки, две дочки-близняшки – Лика и Лёка, попугай Март, черепаха Алика, когда-то жила в Тарусе, и к которой раньше я приезжала каждое лето.

Всякий раз, при встрече, Катя, оглядев меня с ног до головы, вздыхала:

– Чудный цвет лица! И этот зелёный человечек живёт в Волноморске! Тебе полагается быть бронзовой или эбеновой, как девушки древних… шумеров.

– Откуда ты знаешь, какими были шумерские девушки, – пыталась возразить я, – и потом, вот ты, например, в доме Тьо часто бываешь?

– Тоже мне, сравнила! То море, а то – музей. Море – оно всякий раз новое, и никогда не повторяется.

– Хорошо, пусть так. Пусть. Но к реке ты же не ходишь каждый день? Не ходишь. А загорать, между прочим, и на Оке можно.

В последний приезд Катя обрушила на меня шквал новостей, из которых я узнала, что она ожидает друга из Канады, что близнецы осенью пойдут в школу, что черепаха оказалась не Аликой, а Аликом, и что попугай выучился петь на итальянском «соле мио».

От автостанции до дома на Сиреневой улице старенькая белая «Лада» мчалась сама собой, – Катя даже на дорогу не смотрела…

Вот уже два года, как она живёт в Квебеке, – друга сразу полюбили Катины собаки, кошки, черепаха и попугай, его полюбили Лика и Лёка, а самое главное – он полюбил всё это шумное и беспокойное семейство.

Осенью он приехал в гости, Рождество они вместе отметили в Квебеке, а уже по весне все окончательно перебрались в Канаду.

Я выбрала бутылку, вложила туда клочок бумаги, свёрнутый трубочкой и, растопив сургуч, запечатала горлышко.

Опустив в ящик деньги – бутылочная почта была недёшева – и, ожидая, пока сургуч застынет, я направилась к стеллажу с одеждой.

Белая рубашка с разрезом во всю длину рукава сразу привлекла моё внимание.

– Трамонтана, это что? – Вопрос повис в воздухе, – скучающая женщина-продавец даже не удостоила меня взглядом. – Вот здесь написано на бирочке: тра-мон-та-на, – я поднесла рубашку прямо к её носу.

Она прочла надпись, поправила очки и, наконец-то, посмотрела на меня.

– Фирма такая. Непонятно что ли.

«Трамонтана – это название ветра. Холодного ветра, который прилетает из-за гор…».

Я могла бы поклясться, что женщина не произнесла ни слова. Она просто смотрела на меня и улыбалась.

«А ещё в этом городе есть улица с таким названием… Как выйдешь – сразу направо…».

Схватив бутылку с посланием и расплатившись, я вышла из магазинчика и очутилась на улице Трамонтан. У синей горы, которая вблизи оказалась не синей, а самой обычной – с выгоревшей за лето травой и кустарниками, я остановилась. Здесь улица обрывалась, но чуть левее виднелась тропинка, уводящая наверх – в гору.

– Улица Трамонтан один, – нажав кнопку звонка на воротах, я услышала звон… ну да, это был звон корабельной рынды, который я, как житель оченьморского города, ни с каким другим звоном не спутала бы.

По дорожке, выложенной разноцветным камнем, шла женщина очень похожая на ту, из магазина. Похожая, и всё же совсем другая.

Рыжевато-русые волосы свободно спадали на плечи; низка солнечных тёплых камешков несколько раз обвивала тонкое сухощавое запястье смуглой руки.