Пожар

– Да я у тебя крошки не съем, глотка не выпью! Прошлый раз… прошлый раз ты, подлая… – задыхаясь, начинает она.

– Когда я срок отбывала, – с нажимом перебивает Ува­рова, прихлебывая из чашки, – очень к чаю пристрастилась.

– Срок? – ошарашенно переспрашивает Стольнико­ва. Сбила Уварова ее наскок.

– Ну да, срок. Давненько то было, можно сказать, в другой жизни. Но привычка осталась – крепкий люблю, в красноту.

– Во-он кто ты есть!

– Я есть уважаемый работник, всегда на лучшем сче­ту. Это ты, голубонька, под следствием.

– Врешь, не отвертишься! – Стольникова ударяет кулаком так, что чашки подпрыгивают…

Наташа, племянница Уваровой, и кладовщица по­старше идут по двору, приостанавливаются против окон конторки.

– Кто это у хозяйки? – спрашивает кладовщица.

– Не знаю. – Наташа пожимает плечами.

– Больно расшумелись.

– Нам что за дело? Пошли…

В ссоре Стольниковой и Уваровой произошел между тем перелом. Уварова оставила елейный тон.

– Этот разговор кончен! – непререкаемо произносит она. – Ваша беда – ваш и ответ.

Стольникова клокочет от бешенства:

– Значит, мы с Женей отдувайся, а ты, гадина, в стороне?!

– Потише, переборки тонкие. Тебе первой лучше, что я в стороне. Прикинь-ка, если ума хватит!

– Ну, Ленка!.. Сколько жила – таких не видела!

– Плохо смотрела. – Уварова подливает себе чаю. – Жизнь у нас, конечно, разная была. У тебя чересчур вольготная, вот ты на плаву и не держишься.

– Не отпевай раньше времени! Еще посмотрим!

– Ну что было, того уже не будет. И Костеньки тебе вовек не будет, – ядовито добавляет Уварова. – Убежал ведь? Ай, какой непостоянный! Полгода вы всего…

Стольникова, не совладав с собой, всхлипывает:

– Замолчи, подлюга!..

– Тебе же, Дусенька, добра желаю. Годами ты не молоденькая. Надо постарше себя искать. Той радости, понятно, не будет, но хоть не убежит, – с наслаждением растравляет ее Уварова.

– Кого мне искать – не твоя забота!! Ты говори, как рассчитываться будем?

– Думала я, думала, чем помочь. Если дадут условно – возьму тебя на работу. Допустим, кладовщицей.

– Кладовщицей?! Может, уборщицей?! Змея! Гадюка проклятая!

Стольникова кидается к ней, замахивается.

По складу бежит давешняя кладовщица, зовет:

– Наташа! Наташа!.. Елена криком кричит! А дверь изнутри заперта!

Обе устремляются к конторке.

На часах в кабинете Знаменского стрелка переползла за полдень.

– Опаздывает Стольникова… – неодобрительно про­износит Пал Палыч и возвращается к прежнему разго­вору: – Каналы сбыта, каналы сбыта! Товар мог идти через постороннюю лавочку. Могли торговать и прямо со склада.

– Вполне вероятно, – соглашается Томилин. – В об­щем, нужна большая бригада.

– Так создавайте!

– Уже. Передал список генералу на подпись.

Знаменский кладет руку на внушительную стопу па­пок бухгалтерского вида, громоздящуюся на столе:

– А что здесь?

– Материалы прежних инвентаризаций и ревизий. По первому впечатлению излишков и недостач у Стольниковой не было. Однако пересортицы случались, Пал Палыч. Не раз! – подчеркивает Томилин.

– Да ведь пересортица что ж… Если товар сходный, ревизоры засчитывают один вместо другого. Так уж пове­лось.

– Неправильно повелось! Согласно документам дол­жны быть кроссовки, а предъявляют тапочки. Почему? Могут кроссовки сами собой превратиться в тапочки?

– По законам природы – нет.

– Вот именно! Пересортица меня настораживает! Иногда недостача копится постепенно, ее маскируют всякими фокусами. В том числе годится и пересортица, а мы ее принимаем за детский грешок! Извините, что горячусь! – Томилин усмехается: – Любимая мозоль.

– И что за пересортица была у Стольниковой?

– Хрусталь вместо фарфора засчитывали. Магнитофо­ны – за телевизоры. Мужскую одежду – за женскую.

– Объяснения давала?

– Стандартные отговорки. Напутали при доставке, напутали при вывозе…

Легкий стук в дверь, и входит Томин.

– С утра пораньше уже вместе! Обо мне, похоже, не вспоминают.

– А ты не пропадай! – Знаменский рад его видеть. – С глаз долой – из сердца вон… Слыхал?.. Какие вести с незримого фронта?

– Довольно прозаические. Например, сигнализация до пожара была в целости.

– А сторож? Предполагаемые уголовные дружки?

– Нету.

– С чем же ты, Саша, к нам?

– Вы так погружены в высшую бухгалтерию – даже стыдно со своей мелочевкой… Мадам Стольникова вчера учинила скандал и потасовку.

– С кем?! – в один голос восклицают Знаменский и Томилин.

– У-у, тут таинственная незнакомка в машине!

Томин выдерживает паузу, и Пал Палыч торопит:

– Не тяни!

– Выкроил я минутку и разыскал ее.

– Вот везучий! – улыбается Томилин.

– Везение ни при чем. Я ее вычислил.

– Каким образом?

– Хм… Все-то вам расскажи. Сообщаешь конечный результат – удивляются: «О-о-о!» Объяснишь механику – скажут: «А-а-а…»

– Согласен разочароваться, – настаивает Пал Палыч. – Давай рассказывай!

– Ну, если публика очень просит… Напомню, что я имел: светлые «Жигули» – двойка, универсал, – номер кончается на ноль. За рулем женщина. По счастью, есть на свете райГАИ. Низко бью челом. Мне отбирают все «Жи­гули» соответствующей модели. Из них отсеивают светлые. Из светлых – все с нулем. Из тех – где за рулем женщи­на: как владелица или по доверенности. Дальше я уже пристально интересуюсь, что за дамы в остатке. Родная милиция помогает. И сегодня вдруг узнаю: одна из них накануне сцепилась со Стольниковой! Как видите, про­ще пареной репы.

– Саша… кто? – спрашивает Знаменский, предчув­ствуя крупную удачу.

– Некая Уварова. Тоже завбазой УРСа, только друго­го ведомства. Коллеги, так сказать… Ага, пробрало? – Томин доволен произведенным эффектом.

– Договаривай, договаривай! Потасовка…

– Да, Паша, имела место в кабинете Уваровой. Кла­довщицы с перепугу вызвали милицию. И тут женщины мгновенно помирились. Прикрыли синяки платочками и стали патрульного спроваживать. Хорошо, он оказался формалист: потребовал письменное объяснение. – То­мин достает листок, зачитывает: «Претензий друг к другу не имеем…» И ниже – автографы обеих дам.